Эпикур - [28]

Рассмотрим же, по какой причине устроил возникновение и эту Вселенную тот, кто их устроил. Он был благ, а тот, кто благ, никогда ни в каком деле не испытывает зависти. Будучи ей чужд, он пожелал, чтобы всё было хорошо и чтобы ничто, по возможности, не было дурно...

Очертания же он сообщил Вселенной такие, какие были бы ей пристойны и ей сродны. В самом деле, живому существу, которое должно содержать в себе все живые существа, подобают такие очертания, которые содержат в себе все другие...

Весь этот замысел вечно сущего бога относительно бога, которому только предстояло быть, требовал, чтобы тело космоса было сотворено гладким, повсюду равномерным, одинаково распространённым во все стороны от центра. Так он создал небо, кругообразное и вращающееся одно-единственное...»

Когда Ксенократ прервался, один из слушателей, широкий и сутулый, поднялся и задал ему вопрос.

   — Если все вещи, — спросил он, — находятся в становлении и проходят путь от начала к концу, то как обстоит дело с Миром. Давно ли он возник? Был ли создан сразу совершенным и теперь стареет, или Драматург дал только толчок к его саморазвитию? И будут ли другие миры после гибели нашего?

   — Интересные вопросы, — кивнул Ксенократ. — Но, боюсь, на них нет и никогда не будет ответа. Давно ли? В идеальном мире вечно сущего нет времени, там всё покоится и пребывает. Время родилось при возникновении и, вероятно, не раз меняло свой бег. И наш мир — живое божество — стар ли он или молод? Всё это, я думаю, тайна, которая, может быть не без умысла, скрыта от нас. Но для праведной жизни не обязательно знать всего. Целью должно быть стремление к истине, и чем усердней человек, тем ближе он к ней подойдёт, но высшая истина навек останется непостижимой...

Неожиданно из святилища донёсся знакомый Эпикуру голос флейты, поддержанный звоном колокольцев. Несомненно, там внутри находились знаменитые часы Платона, которые скопировал Памфил. От звука будильника двор Академии показался Эпикуру родным.

Ксенократ объявил о перерыве. Ученики поднялись со своих мест, Эпикур подошёл к главе Академии, поздоровался и протянул письмо. Ксенократ, не меняя позы, пробежал его, потом поднял глаза и принялся рассматривать Эпикура. Он спросил о Памфиле и жизни на Самосе, поинтересовался возрастом юноши, посетовал на его молодость.

   — Философией всерьёз можно заниматься начиная лет с тридцати, — сказал он, нахмурясь, — но в память о нашей с Памфилом дружбе я тебе помогу. Тем более что он пишет о тебе лестные вещи. Вы что, действительно изучили главные сочинения Платона?

   — Да, — кивнул Эпикур. — Мы разобрали «Государство», «Тимея», «Апологию Сократа», «Федона», «Пир» и «Протагора».

Ксенократ задал несколько вопросов. Память, как всегда, не подвела Эпикура, он ответил длинными цитатами из платоновских диалогов. Лицо Ксенократа подобрело. Он попросил доказать теорему, и Эпикур снова ответил удачно. Теперь Ксенократ улыбался:

   — Не решил бы задачу, я отослал бы тебя, сказав, что в философии тебе не за что ухватиться. Но, я вижу, Памфил не зря тебя расхваливает. Только что правильно ли ты сделал, что пришёл ко мне? Ведь мы не учим ни истории, ни законам, ни риторике. Сюда приходят образованные люди, желающие узнать истину о душе, красоте и благе. Мы учим рассуждать и видеть скрытое. Боюсь, ты искал не этого.

   — Нет, Ксенократ, именно этого, — ответил Эпикур. — Без риторики я обойдусь, историю изучу сам. Но меня одолевают вопросы, которые я не могу решить.

   — Понимаю, — Ксенократ кивнул, и его седая борода легла на грудь в складки коричневого плаща. — Тебя, как и многих молодых, волнует выбор пути, поиски цели и смысла жизни.

Ксенократ поднялся, взял Эпикура под руку и повёл его куда-то в конец двора.

   — Поговорим по дороге, — сказал он. — Так вот, в чём я вижу цель и смысл жизни. В достижении совершенства. Взгляни на мир, и тебе откроется его уродство. Ты увидишь безобразные нагромождения камней, заросших терновником, наводящих страх скорпионов и летучих мышей. Ты нигде не найдёшь полной красоты. Даже в самых красивых людях можно усмотреть изъяны и непропорциональность частей, нарушающих гармонию тела. То же мы видим в нравственности и политике...

Ксенократ подвёл Эпикура к небольшому строению, возле которого под навесом стояли два обеденных ложа.

   — Так, Полемон ещё не пришёл, — отметил он, — что ж, сделаем круг. Скажи, ты помнишь образ пещеры из седьмой книги «Государства»?..

Ксенократ неспешно повёл Эпикура по крайней кольцевой дорожке. Не переставая рассуждать, он зорко осматривался, и его взгляды, а может быть, и одно появление, оказывали магическое действие на всё вокруг — прилежнее начинал работать слуга, подметавший дорожку, ниже склонялись над папирусами сидевшие под навесом переписчики, замолкали не в меру развеселившиеся ученики, которые усаживались за длинный обеденный стол.

   — Так вот, — продолжал философ, — большинство людей — узники пещеры и даже не подозревают о существовании прекрасного мира идеальных сущностей. Стремящийся к идеалу, совершенствует себя, раскрывает способности души, вводит её в царство постижения идеала. Она становится неподвластной страстям, разрывает оковы тела и, освобождённая, становится причастной божеству. Это и есть высшее счастье. Но для его достижения нужно научиться сократическому способу рассуждений, умению в частном различать общее, в несовершенном — идеальное. Тебе повезло, что сейчас мы занимаемся гармонией космоса. Это хорошее начало...