Эпикур - [112]

   — Я думал об этом, — сказал Аристарх. — Предположи, что большие скопления атомов создают некие центры тяготения, как бы привязанные к ним. Тогда можно отказаться от понятия верха и низа, свойственного пространству. Не противоречит гелиоцентрическая система и образованию миров из вихрей частиц. Только вихрь должен быть сложным — большой вихрь, создавший Солнце, увлекает за собой малые вихри — зародыши будущих планет.

   — Похоже, ты готов на всё, лишь бы отстоять шарообразность Земли, — поморщился Эпикур, — эту сказку орфиков, подхваченную пифагорейцами и от них перешедшую к Платону и Аристотелю, а теперь ещё и к стоикам.

   — Да, — согласился Аристарх. — Всё началось с мифа, но, случайно или нет, миф оказался правдивым. Берегись, Эпикур, далёкие путешествия мореходов дают всё больше доказательств того, что мы живём на шаре. Ещё Геродот писал о плаванье египтян далеко на юг, в те места, где солнце ушло с южной части неба и стало двигаться по северной. Геродот посчитал это фантазией, а Евдокс объяснил тем, что египтяне пересекали экватор. Пойми, один такой поход просвещённых мореплавателей до основания разрушит твою систему Мира и, может быть, многих оттолкнёт от тебя. Неужели нам не стоит, пока не поздно, поискать пути согласования наших идей?

   — Я не считаю шарообразность Земли доказанным фактом, — упрямо ответил философ.

   — Жаль, что ты так думаешь, — сказал Аристарх с горечью. — Нехорошие вещи происходят с наукой. Все заняты проблемами морали, ораторским искусством, литературой, а природа, которая ещё не так давно пристально изучалась, перестала быть интересной. Наука должна была бы слиться с философией, поддержать её и сама найти в ней опору. А у нас... Я принёс тебе доказательства твоей правоты, найденные путём наблюдений и расчётов, а ты отталкиваешь меня! Сегодня утром я говорил с Зеноном, хотя после книги Клеанфа было трудно рассчитывать на его внимание. Но поскольку я приехал сюда, чтобы хоть кого-нибудь склонить на свою сторону, не стоило исключать и этот шанс. Зенону я хотел подсказать мысль об отождествлении Гестии с Солнцем и переходу к системе Филолая. Но этот пифагореец заявил, что такая система недостаточно для него красива!

   — Ну, я не Зенон, — улыбнулся Эпикур. — Мы считаем источником знаний не откровения или фантазии, а ощущения, осмысленные разумом. Каким окажется Мир, таким мы его и признаем. И я не побоялся бы принять твою теорию даже наперекор общему мнению, если бы убедился в твоей правоте.

Но на этом пути есть ещё одна трудность, которая лежит в основе основ и которую ты не видишь. Если бы всё было так, как ты говоришь, то твои центры тяготения неизбежно стали бы ловушками для атомов. Тогда жизнь Вселенной давно бы прекратилась. Атомы собрались бы в виде неподвижных шаров или даже слились бы в один гигантский шар. Твоя гипотеза лишает Вселенную бесконечности во времени и поэтому не может быть верной.

Аристарх вздохнул, он действительно не подумал об этом.

   — Я не знаю, что ответить, — сказал он. — Но всё-таки и здесь физика должна идти за геометрией, и если мир действительно таков, каким я его вижу, то это просто означает, что атомы более сложны, чем ты считаешь.

   — Надо подумать, — ответил Эпикур, — надо подумать. Мы ещё подробно обсудим это. Иди, Аристарх, отдохни, будь гостем нашей общины. Я скажу Идомению, чтобы он устроил тебя. Завтра празднуют моё шестидесятитрёхлетие, и я хочу, чтобы ты участвовал в моём празднике. И угораздило же меня родиться в середине зимы!

Седьмое гамелиона

Солнце пробралось сквозь туман, небо расчистилось, тени стволов и голых веток легли на чисто выскобленные доски столов, составленных буквой «пи». Шестьдесят человек ждали появления Эпикура, чтобы начать трапезу.

Он вышел из дома, опираясь на руку Гермарха, с улыбкой оглядел собравшихся. Как много друзей съехалось к нему на этот раз. Вот Полнен и Колот из Лампсака, Пифокл из Митилены, глава кротонской общины Меникей и александрийской — Геродот. Но время брало своё, не было Менандра, который, не дожив до старости, утонул в море во время купания, не было двух способных юношей афинян, погибших год назад во время страшной войны с галлатами. Что ж, пока мы помним об ушедших, они живут в нас. Эпикур сказал слова приветствия и сел на почётное место. Переступая через скамьи, гости стали усаживаться, поднялся весёлый шум. Аристарха поместили в самом конце правого стола рядом с Пифоникой, которая весь вчерашний вечер расспрашивала его о движении светил. Угощение было скромным и вкусным. Вино подали теосское — раз в год эпикурейцы позволяли себе пороскошествовать. Аристарх слушал приветственные речи и думал о стенах непонимания, которые так часто вырастают между людьми, даже теми, которым просто необходимо понять друг друга. Он пытался найти причину, по которой тяготеющие атомы могли бы вдруг разлететься, но ничего не приходило в голову.

Поднялся один из гостей, молодой, худощавый, с кудрявой бородой. Пифоника шепнула Аристарху, что это её брат Эпикур. Эпикур-младший сказал, что хочет прочесть стихи, написанные к седьмому гамелиона, самому важному из всех праздников года. Он поднёс к глазам таблички и стал читать: