Эпикруг - [24]

***

Как говаривал герой Гашека, будут то, что будет, ибо никогда не было так, чтобы ничего не было...

У Лернеров было то, что было, так как не могло быть так, чтобы ничего не было. И когда все более-менее устоялось, настала настоящая беда... 2.

Что же теперь делать? - напряженно думал Илья четыре года спустя, глядя сквозь приоткрытую в ванную дверь и прозрачную занавеску на нежащуюся под душем молодую женщину, которая тридцать восемь лет считала себя его женой, а теперь выглядела ровесницей его дочери. - Как легализовать это существо в Израиле, где с подозрением смотрят на малейшее несоответствие оригинала и документа?

Через две недели после агонии умиравшей от скоротечного рассеянного склероза Жени, после ада и вони, уборки постели и квартиры от остатков выпавших седых волос и шелушащейся кожи прошли несколько относительно спокойных дней.

И соседи с изумлением заметили выпорхнувшую из квартиры Лернеров веселую высокую юную брюнетку с сияющими от счастья глазами и длинными густыми волнистыми волосами. Девушка явно поселилась в их подъезде вместо бесследно исчезнувшей геверет Жени. Все знали, что та тяжело больна. Она внезапно резко постарела, едва спускалась на дрожавших ногах по лестнице, держась такими же дрожащими руками за перила с одной стороны и за заботливо поддерживающего ее мужа - с другой. И вот перестала появляться вообще. Ее не увозили на скорой помощи, не хоронили. Ее так быстро и нагло заменили на соблазнительную и неотразимую красотку, что "русским" соседям (прочие вообще едва ли замечали здесь "руситов" все эти годы), оставалось только теряться в страшных догадках.

У достаточно поднаторевшего в нравах израильского общества Ильи не было сомнений, что рано или поздно придется давать пояснения. И отнюдь не соседям... Объясняться придется с полицией. Он остался один на один с неумолимой, судебной системой и с непредсказуемой бюрократией.

На Лену рассчитывать не приходилась. Она уже четыре года жила в Иерусалиме своей семьей. Причем такой семьей, в которой ее родителям места не было. В Ортодоксии она прошла жесточайшую проверку на еврейство и поселилась в том стерилизованном микрорайоне, где познакомилась с добрым сентиментальным Йони - на одном из холмов, опоясывющих еврейскую столицу бело-кремовыми зданиями, каждый балкон которых был приспособлен под сукку, потому не имел никакой крыши над ним, кроме неба. На свадьбе Илья был в черной кипе, постоянно сползавшей с его лысеющей головы, а Женя стеснялась косынки, которой ее украсила мать Йони. Говорить с зятем и его родителями они не могли. На праздненство в огромномзалесобралосьне менее сотни гостей.

Играла только живая музыка, мужчины плясали, женщины, счастливо улыбаясь, стояли вокруг, держа на руках детей. Музыканты изгибались в такт зажигательной еврейской мелодии и тоже радостно скалили ровные белые зубы среди черных усов и бород.

"Инопланетяне... - шептала мужу прижавшаяся к нему Женя под ласковыми взглядами женщин вокруг. - Наша дочь вышла замуж за инопланетянина. Мы отдали дочь на другую планету. Это даже не Израиль... Это - марсиане какие-то!.." "Главное, чтобы она была счастлива, чтобы не нам, а ей было с ними хорошо, - повторял Илья. - И кто тебе сказал, что на этой планете живут хуже, чем на нашей?"

Лена действительно была счастлива. Она изменила облик и образ жизни. Она рожала каждый год по внуку своим новым родителям. Но и бывшие родители должны были приезжать на каждый из многочисленных религиозных праздников. И соблюдать непонятные им ритуалы, казавшиеся иногда дикостью. Но Лена была искренне любима ее красивым мужем.

"Чем вы недовольны, - ласково спрашивала она во время очередного визита, глядя на удрученно и отчужденно сидящих на ярко украшенном к суккоту балконе папу и маму. - Вы предпочли бы ту судьбу, о которой я вам говорила на нашем первом израильском балконе-крыше? Вы не помните, чем мне советовал Владик девять лет назад зарабатывать на хлеб своим никчемным идеалистам-родителям?" "Мы оказались не такими уж никчемными, - защищался Илья. - На своих мазганах я зарабатываю вдвое больше, чем мне предложили бы в "теплице", а мама..." "Что мама? Убирает чужие квартиры? Нашли чем гордиться! А вы знаете, КТО убирает квартиру у родителей Йони? Бывший профессор Московской консерватории, мамина ровесница. А твоя мама, продолжала она на иврите сидящему на ее коленях двухгодовалому малышу, раздраженно поглядывая на родителей, - никогда не будет убирать чужие квартиры, правда? Потому что твой папа живет в своей стране, а не в чужой. И он не оле, а ученый раввин... И ты у нас сабра. Когда ты вырастещь, будешь учиться в ешиве. Ты и твои дети и внуки будете вести еврейский, а не советско-гойский образ жизни!"

"Почему бы ТЕБЕ не нанять меня убирать ТВОЮ квартиру, - взорвалась Женя, пугая поющих в соседней комнате новых родственников своим руситом и интонациями. - Свинья ты, а не еврейка. И вся ваша эта стерилизованная планета - Планета Свиней, если вы гордитесь, что вам прислуживают лучшие из евреев!" Веселый гомон за длинным уставленным яствами и винами столом мгновенно умолк. "Истинные евреи", естественно, не понимали по-русски, но уж слово "свинья" они знали. Произнести такое в ТАКОМ доме да еще в хаг самеах! Ах, Йони, Йони, кого ты привел в семью..."