Эпикруг - [10]

Хмельницкие снимали на три родственные семьи огромную квартиру с застекленной стеной в сторону моря. Квартира словно парила на самолетной высоте. Под ее крылом простирались крыши нарядного города до самого порта, после которого до горизонта широко искрилась необозримая ширь Средиземного моря. Квартира показалась Лернерам виллой миллионера. И завтрак казался неслыханно вкусным по совковым понятиям. Перекусив, хозяева заторопились "в ульпан" - учить иврит - и оставили Лернеров одних.

Илья набрал снова Иерусалим. Репы, оба, не отвечали. Оставалось только ехать по указанному в бумажке Олега маршруту.

Все эти Ривки, Тами, Рути профессионально и привычно втянули их в безупречно организованную цепочку оформления, которая заняла полдня, а в Союзе потребовала бы месяцев и лет. Уже знакомые с ценами на автобус, они повсюду бегали пешком, с улицы на улицу, обалдело останавливаясь у витрин лавочек, переполненных дефицитом и только дефицитом, который к тому же тут же предлагали гортанными выкриками: "Давай-давай, Горбачев тов!" То же касалось и прущих в глаза сияющих деликатесов с умопомрачительными запахами. Если Лена и заикалась робко о покупке электронных часов за пять шекелей, то родители тут же делали страшные глаза.

В очереди их уже просвятили: покупать только на шуке-рынке, в лучшем случае - в супермаркетах, готовить только самим, никакого общепита, иначе денег не хватит и на четверть срока до следующего такого же мизерного пособия. Приехали за месяц сразу десятки тысяч - всех не накормишь, прокормить бы...

Когда Лернеры к вечеру, голодные и досмерти усталые появились у Хмельницких, те, все три семьи, сосредоточенно и целенаправленно звонили по телефонам разных Эдиков, Вер, Миш и прочих маклеров - искали жилье незванным гостям. Илья, чувствуя всеобщее напряжение и нетерпение, едва решился попросить разрешения позвонить в Иерусалим. Дескать, удивительно, что Репы их не встретили в аэропорту.

"Может быть с ними что-нибудь случилось," - тревожно предположил он.

Олег как-то дико взглянул на Илью. Он вообще стал резким, злым, растерял улыбчивость, которая его некогда так украшала. Теперь же его прямо перекосило: "Случилось?- прошипел он. - С НИМИ? Может быть, с тобой?.."

О Репах он слышал от Ильи еще ТАМ, но помалкивал.

После серии длинных гудков один из телефонов неожиданно ответил.

Володя Репа говорил отрывисто и неохотно: "Лернер? Не знаю. Какой Абрам Александрович? Мой отец? Этот старый дурак вечно что-то перепутает. Нет, ничего не получали. Нет, ничего не знает и брат, можете и не спрашивать. Старик вечно дает всем наши телефоны. Я же говорю - из ума выжил. Некуда деньги девать, фирму придумал. Нет, ничего не пропало. Там у него и лежит где-то в Ленинграде. Вы шутите, переправлять сюда все еврейские изобретения. И нафиг они здесь нужны? Своих открытий и научных трудов девать некуда. Вы в еврейской стране, мой милый, здесь одни гении. Приятной абсорбции, леhитраот..."

На Илью страшно было смотреть. Веничка Хмельницкий прыснул от смеха и увлек Лену в свою комнату. Женя сразу вспотела и осторожно коснулась руки мужа. Тот раздраженно выдернул руку.

Домочадцы Олега с новой энергией бросились звонить маклерам.

Тут раздался звонок в дверь. Ворвались какие-то странные бесполые личности, заверещали по-английски. Хмурые Хмельницкие мгновенно рассиялись улыбками, запасенными на этот случай. Начался светский разговор о чем-то, чего Лернеры не могли постичь, глупо улыбаясь, жалко кивая невпопад, когда обращались к ним.

Они не знали языков. Им это было не нужно, пока они жили в своей необъятной стране, казавшейся такой незыблемой. Они никогда не помышляли об эмиграции, не готовились к бытовому общению с иностранцами без переводчика.

Шустрым иностранцам-израильтянам ненавязчиво объяснили, что это совсем другие "руситы", которых надо поскорее сплавить в нижний город, не нашего с вами поля ягоды. Те понимающе улыбались убогим.

Уловившая ситуацию Женя еще более помрачнела и потянула мужа за рукав: "Пойдем..." "Неудобно..." "А говорить на незнакомом нам языке о нас при нас удобно?.."

Они встали. Существа заверещали еще громче и одновременно, протягивая Жене что-то явно из белья. Лернеры с выдавленным "еxcuse me" покинули веселую компанию и оказались на пустой душистой улице - кедровой аллее.

Олег быстро вышел вслед за ними и потянул Илью за локоть к себе: "Слушай, вы не в Союзе. Здесь надо или учить языки или пропадать. То есть не как-то иносказательно пропадать, а физически, как в романах Драйзера умирать на дне от голода! Поэтому мы сделали правилом в нашей семье НИ СЛОВА ПО-РУССКИ - никому, ни слова! Пока мы не можем бегло говорить на иврите говорим по-английски! Но не по-русски. Мы приехали сюда жить, а не прозябать. Мы ничего не помним из того, что было до Израиля. Если надо будет, вспомним, когда встанем на ноги. Если не последуете нашему примеру, вы попадете на дно, худшее, чем для тех алкашей, что вы изредка и издали видели в Союзе. Вы будете безработными, бездомными и голодными. Тут и с языками-то нет рабочих мест. Не только тех, что были у нас с вами - никаких. Тут никто нас не ждал, никому мы тут были не нужны. Наша репатриация, алия не восхождение, а просто политика: освободить Союз от евреев. И евреев - от Союза. Меня лично политика никогда не привлекала. И не привлекает. Человеческие судьбы - дело самих, как говорится, утопающих. Через несколько месяцев вам перестанут платить пособие. надо работать. Кем-попало. На тех рабочих местах, куда не идут даже палестинцы. Иначе... Поэтому - учи иврит. День и ночь. Если хочешь пытаться устроиться по специальности - учи английский. Вместо иврита - оба не изучаемы, один вытесняет другой. И забудь о своем великом прошлом. Спасибо Репам, что потеряли или украли твои бумаги и образцы. Если бы ты их предъявил и тебя оценили бы, то восприняли, как опаснейшего конкурента. После этого, ты бы зациклился на обидах вперемешку с надеждами, что ты реализуешь свое открытие, а тут никому решительно ничего не нужн. Там с тобой носились, но тут появись хоть Эйнштейн в зените его славы - отправили бы на помойке рыться, искать овощи на ужин. Тут - евреи! Страшная сила. Каждый - пуп Земли. Квартиру мы вам снимем, но вы и сами ищите. Не обижайтесь, но не можем же мы поселить в нашей съемной квартире всех, кто нам позвонит... День-два и - вас тут быть не должно. Смотрите объявления на столбах у Сохнута извоните. Вам будет снять неимоверно трудно: я впервые встречаю в алие евреев, которые приехали без малейших сбережений, без багажа, словно в турпоход. Я бы сам этому не поверил, если бы не знал тебя много лет. Квартировладельцам-израильтянам наплевать на ваши привычки и принцип жить честно. Они люди без сентиментов. За шекель родную мать из дома выгонят. Они привыкли сдавать людям с деньгами - хотя бы на полгода вперед. Но - найдем. Пока же действительно погуляйте. Пусть наши гости уйдут. Они и вообразить не могут людей, способных так двинуться в чужую страну. И не простят нам таких друзей. Это здесь - моветон. А мы с ними уже почти как свои... Не обижайтесь, а учитесь жить. Советский образ порядочного человека умер даже в Союзе. Здесь же он и не рождался на свет. Послушаетесь меня и вы будете мне же благодарны. Вы в жестком мире. Человек человеку - волк..."