Эпидемия IDIC - [15]

Семья Корсала не относилась к благородным, но при этом не отличалась от других членов клингонского общества. Когда он уехал на Найсус, двое из его братьев с честью погибли на космической службе, а третий дослужился до лидера эскадры. Их отец чувствовал гордость за своих сыновей; но он никогда не мог понять ученого, которого произвел на свет.

Одна из первых вещей, которую Корсал обнаружил на Найсусе, состояла в том, что Федерация имела простую и безболезненную технологию лечения проблем глаз. Когда ему предложили лечение, он понимал, что Федерация не станет приглашать клингонов присоединиться к научным исследованиям только для того, чтобы ослепить одного из членов делегации.

После бесконечного числа тестов на аллергию, ему наконец обработали один глаз, и через три дня он получил возможность видеть ясно. Они заставили его ждать еще тридцать дней прежде, чем они занялись другим глазом, и впервые в своей жизни Корсал проснулся утром и увидел ясный мир, а не размытое пятно, на котором приходилось сосредоточиваться раньше, пока он искал свои линзы.

Это был первый раз, когда Корсал послужил подопытной свинкой для медицинского персонала Найсуса. Теперь он делал это снова, и надеялся, что результат будет столь же обнадеживающим, что и в первый раз! Методика лечения глаз, которой подвергся Корсал, теперь была столь же распространена в Империи Клингонов, как и в Федерации.

Если только чума не подверглась необычно длинному инкубационному периоду в организме клингона, было очевидно, что он действительно был не восприимчив к болезни. Перед тем как выпустить его, доктора выкачали из Корсала как минимум половину крови для изучения. Но теперь он был волен идти домой, потому что насколько врачи могли сообщить, он не являлся переносчиком.

Но что, если доктора ошиблись? Что, если, несмотря на все предосторожности, несмотря на купание в тех же самых обеззараживающих лучах, которые использовали хирурги, Корсал даже теперь нес смертельную болезнь к себе домой?

Действительно ли его сыновья были невосприимчивы? Они были только на половину клингонами, но ни один из них не заразился, хотя и ежедневно посещал школу, пока она не закрылась. Он хотел, чтобы они невосприимчивыми, чтобы они были в безопасности.

Но если это так, как быть относительно плана Борта продать болезнь Клингонской Империи?

Корсал мог бы защищать честь клингонов до последнего вздоха, но он знал, что даже если никто в официальных каналах не купит такое постыдное оружие, коварному орионцу не потребуется много времени, чтобы найти покупателя по неофициальным каналам.

Он чувствовал себя так, словно был вынужден снова играть в известную игру клин-жа в Финальной Форме, где надо было не только захватывать фигуры противника, но и уничтожать их – сжечь деревянные фигурки, разбить или расплавить сделанные из камня или металла. Но в этом не было никакой победы – когда оставался только один набор фигур, игра возвращалась к Отражающей, и ошибки более слабого игрока приводили к уничтожению фигур более сильного. Только клингон, думал Корсал, мог придумать такую игру, но только орионец мог вынудить клингона играть в нее.

Все же, если биохимики Найсуса смогут изолировать и воспроизвести фактор клингонской крови, которая делала его устойчивым… Он должен надеятся на это. Однако биология не была его областью, и ему приходилось полагаться на людей и вулканцев, изучающих теперь образцы его крови в поисках ответа.

Дом Корсала находился в отдаленных предместьях города. Система общественного транспорта все еще работала, хотя он не увидел никого на скользящей дорожке, ни на медленных внешних полосах, ни на высокоскоростных внутренних. С мастерством полученным от ежедневной практики, он перескочил на скоростную ленту C, и понесся к пригороду.

Его собственный дом. Земля, сад. Это было нечто, на что он никогда не мог надеяться будучи ученым в клингонской Империи. Его звание мастера мысли там означало совсем немного, поскольку его исследования не приносили пользу военным.

На улице с утра шел дождь. Воздух был напоен свежестью и влагой, когда он сошел с бегущей дорожки. На протяжении всего пути он заметил всего три одиноких силуэта, которые проскользнули мимо него по полосам, способным перемещать тысячи. На улицах тоже никого не было, если не считать нескольких детей играющих за оградами собственных садов.

Эти сады могли бы показаться нормальными на первый взгляд любому, но только не жителю Найсуса. Здесь две вулканские девочки играли под неусыпным надзором сехлата. Там пять подростков геманитов весело кувыркались на траве около маленького водоема. Еще через несколько домов другой вулканский ребенок, мальчик, упражнялся один с ахн-вун, в то время как на другой стороне улицы каитианские дети использовал огромное дерево для занятия гимнастикой.

Что было неестествено, так это то, что дети каждого вида были ограничены пределами собственных дворов. Обычно они собирались в шумные группы в разных местах. Неестественная тишина совсем не улучшила настроение Корсала.

Он дошел до собственного дома и нашел своих сыновей в главной комнате дома. Четырнадцатилетний Кевин, сидел на кушетке, и хмурился на экран своего трикодера. Он унаследовал от отца проблему с глазами, с которой пока ничего нельзя было сделать, но Кевин знал что со временем сможет отказаться от очков. Они скатывались с его переносицы, и он возвращал их на место жестом настолько знакомый, что это вызывало у отца улыбку. Он заметил, также, что у Кевина начали пробиваться усы, хотя на подбородке их было явно недостаточно. Тем не менее, его человеческое наследие проявлялось в том, что его волосы были светло коричневыми, а кожа светлее чем у отца.