Энн в Инглсайде - [6]

— По-моему, он с тех пор оправился, — сказала Энн, поглаживая черно-белого упитанного кота, который мурлыкал, лежа в кресле у камина. В Инглсайде все привыкли, что в кресло можно садиться, только удостоверившись, что в нем нет Шримпа. Сьюзен, которая поначалу не любила кошек, говорила, что ей волей-неволей пришлось их полюбить, иначе жизнь была бы невыносима. Что касается Шримпа — кличку придумал Джильберт, когда год назад Нэнни принесла в дом жалкого тощего котенка, которого она отняла у мучивших его мальчишек. Теперь она совсем не подходила холеному коту,[1] но его продолжали так звать по привычке.

— Мама, а мы скоро будем ужинать? — жалобно спросил Джим. — У меня живот свело от голода. Да, мама, а на ужин мы приготовили всехошнее любимое блюдо!

— Мы славно потрудились, — с улыбкой отозвалась Сьюзен. — Мы решили, что надо как следует отпраздновать ваш приезд, миссис доктор, голубушка. А где же Уолтер? Сегодня его очередь бить в гонг к ужину.

Ужин был праздничный… но для Энн еще большим праздником было укладывать детей спать. Сьюзен даже позволила ей уложить Джефри.

— Ладно уж, день сегодня особенный, — серьезно сказала она.

— У нас все дни особенные, Сьюзен. Каждый чем-то выделяется.

— Верные ваши слова, миссис доктор, голубушка. Даже в прошлую пятницу, когда дождь зарядил с утра на целый день и казалось, скучнее дня не придумаешь, на моем кусте герани появились бутоны — впервые за три года. А вы заметили, как прекрасно цветут кальцеолярии?

— Ну, еще бы! Я таких кальцеолярий в жизни не видела, Сьюзен. И как у тебя это получается? «Что ж, Сьюзен довольна, и я тоже не покривила душой — таких кальцеолярий я и впрямь никогда в жизни не видела», — решила Энн про себя.

— Просто я не жалею на них труда, миссис доктор, голубушка. Но мне надо с вами поговорить. Кажется, Уолтер что-то подозревает. Наверно, ему мальчишки наболтали в деревне. Теперешние дети слишком много знают. На днях он меня вдруг спрашивает: «А дети дорого стоят, Сьюзен?» Я прямо опешила, миссис доктор, голубушка, но все же нашлась, что ответить: «Некоторые считают, что дети — это роскошь, а мы в Инглсайде считаем, что без них просто нельзя обойтись». И сама себя отругала за то, что жаловалась, как дорого стоят детские одежки. Вот он, видно, и забеспокоился. Может быть, он и вас о чем-нибудь таком спросит, миссис доктор, голубушка, так вы уж будьте наготове.

— Ты прекрасно ему ответила, Сьюзен, — с серьезным лицом проговорила Энн. — И по-моему, им пора узнать, что у них скоро будет братик или сестричка.

А вечером, перед сном, когда Энн стояла у окна спальни, глядя, как с моря на низину наползает туман, к ней подошел Джильберт, обнял и сказал:

— Какое это счастье — знать, что дома меня ждешь ты. А ты счастлива, любимая?

— Я очень счастлива! — Энн наклонилась понюхать цветущие ветки яблони, которые Джим поставил на ее туалетный столик. Она чувствовала, что просто плывет на волнах счастья. — Милый мой Джильберт, мне было приятно побыть неделю в Эвонли, стране своего детства, но в тысячу раз приятнее вернуться в Инглсайд.

Глава четвертая

— Нет, Джим, об этом не может быть и речи, — сказал доктор Блайт.

По его тону Джим понял, что папа ни за что не передумает и что мама не станет его переубеждать. Тут они были явно заодно. Джим негодующе глядел на своих жестоких родителей, и его гнев только усиливался при виде их полнейшего равнодушия к его испепеляющим взорам. Сидят себе и ужинают, словно все в полном порядке! Конечно, тетя Мария заметила его недовольство. Бледно-голубые скорбные глаза тети Марии не упускали ничего, но его негодование только забавляло ее.

Весь вечер до ужина Джим играл с Берти Друком, а Уолтер ушел в беленький домик, где папа с мамой жили раньше, в гости к Кеннету и Перси Форд. И вот Берти сказал Джиму, что все мальчишки Глена после ужина отправятся на мыс смотреть, как капитан Билл Тейлор будет татуировать змею на руке кузена Берти Джо Друка. Берти тоже туда собирается. «Пошли с нами, Джим, — сказал он. — Это же страшно интересно». И Джиму так захотелось пойти с ними! И вот теперь ему говорят, что об этом не может быть и речи!

— Во-первых, — заявил папа, — до мыса далеко. Ребята вернутся очень поздно, а тебе положено ложиться спать в восемь часов, Джим.

— Когда я была девочкой, — вставила тетя Мария, — меня отправляли спать в семь часов.

— Вот подрастешь, Джим, тогда тебе можно будет гулять по вечерам, — добавила мама.

— Ты это уже говорила на прошлой неделе! — негодующе воскликнул Джим. — С тех пор я уже подрос. Можно подумать, будто я совсем младенец! Берти столько же лет, сколько и мне. Почему ему можно пойти, а мне нет?

— И вообще кругом все болеют корью, — мрачно сказала тетя Мария. — Еще подхватишь корь, Джеймс.

Как Джим ненавидел, когда его называли Джеймсом! А тетя Мария обращалась к нему именно так.

— Ну и пусть, — пробурчал он. — Я и хочу заболеть корью.

Но, увидев предостерегающий взгляд отца, замолчал. Папа никому не разрешал дерзить тете Марии. Какая же она противная! Другое дело тетя Диана или тетя Марилла — такие душки. А женщин, подобных тете Марии, Джиму еще встречать не приходилось.