Энн в бухте Четырех Ветров - [49]

Языки пламени бросали блики на бело-зеленых Гога и Магога, на блестящую коричневую голову красавца сеттера, растянувшегося перед камином, на вазу с нарциссами, которые расцвели у Энн в ящике на подоконнике, и на саму Энн, сидящую за своим маленьким столиком с шитьем в руках. Однако она не шила, а мечтательно смотрела в огонь, ибо опять жила счастливой надеждой, стараясь не давать волю не покидающему ее ни днем ни ночью страху.

Джильберт, который называл себя «старым женатиком», по-прежнему глядел на Энн влюбленными глазами. Он до сих пор не мог до конца поверить, что она его жена. А вдруг ему это только снится?

— Энн, послушай меня, — начал Джильберт. — Я хочу с тобой поговорить.

— О чем? — весело спросила Энн. — У тебя необыкновенно серьезный вид, Джильберт. Честное слово, я сегодня ни разу тебя не ослушалась. Можешь спросить Сьюзен.

— Нет, я хотел поговорить не о тебе и не о нас. Это касается Дика Мора.

— Дика Мора? — насторожилась миссис Блайт. — Что ты можешь такого мне сообщить о Дике Море?

— Последнее время я много о нем думал. Помнишь, я осенью лечил у него фурункулы?

— Да, помню.

— Я тогда внимательно осмотрел шрамы у него на голове. Я всегда считал, что Дик Мор очень интересный медицинский случай. А последнее время я изучал историю трепанации и различные случаи ее применения. Энн, я пришел к выводу, что если Дика Мора положить в хорошую больницу и сделать трепанацию черепа, к нему может вернуться память и все его умственные способности.

— Джильберт! — протестующе воскликнула Энн. — Неужели ты это всерьез?

— Вполне. И я решил, что мой долг сообщить об этом Лесли.

— Не надо, не говори! — пылко вскричала Энн. — Джильберт, пожалуйста — пожалуйста! — не надо этого делать! Это жестоко! Обещай мне, что не скажешь!

— Но почему, Энн? Я не предполагал, что ты так к этому отнесешься. Будь же благоразумна…

— Я не хочу быть благоразумной… я не могу быть благоразумной… да, я и так благоразумна! Это ты хочешь поступить неблагоразумно. Джильберт, ты хоть на секунду задумался над тем, каково будет Лесли, если к Дику Мору вернутся его умственные способности? Ну подумай хорошенько! Она и так несчастна, но ей в тысячу раз легче быть нянькой Дика, чем его женой. Я это точно знаю! Не надо, Джильберт. Пусть все остается как есть.

— Я думал об этом, Энн. Но я считаю, что для врача превыше всего телесное и душевное здоровье пациента. Если есть хоть малейшая надежда вернуть человеку здоровье и умственные способности, врач обязан это сделать. А все остальные соображения отходят на второй план.

— Но Дик в этом смысле вовсе не твой пациент, — убеждала его Энн. — Если бы Лесли спросила тебя, можно ли для него что-нибудь сделать, — это было бы другое дело. Тогда твоим долгом было бы сказать, что ты об этом думаешь. Но ты не имеешь права вмешиваться в ее жизнь.

— Я не считаю это вмешательством. Дядя Дэйв сказал Лесли двенадцать лет назад, что Дику помочь нельзя. И она, конечно, в это верит.

— Но почему дядя Дэйв стал бы так говорить, если бы это не было правдой? Разве он хуже тебя разбирается в этом вопросе?

— Хуже, хотя ты, может быть, сочтешь, что я чересчур самонадеян. Но ты же знаешь, что дядя Дэйв отрицательно относится ко «всей этой новомодной резне», как он называет хирургические способы лечения. Он даже против операции при аппендиците.

— И правильно, — заявила Энн. — Я тоже считаю, что современные врачи чересчур увлекаются экспериментами над человеческим телом.

— Если бы я побоялся провести эксперимент, миссис Аллонби не было бы в живых, — возразил Джильберт. — Я пошел на риск и спас ей жизнь.

— Мне надоело без конца слушать про Роду Аллонби! — воскликнула Энн. В этом она была несправедлива: Джильберт ни разу не упомянул миссис Аллонби с того дня, как сказал Энн, что операция прошла успешно. А в том, что «чудесное» излечение миссис Аллонби без конца обсуждали в деревне, не было его вины.

Джильберт обиделся.

— Я не ожидал, что ты займешь такую позицию, Энн, — холодно сказал он, направляясь к двери своего кабинета. В первый раз Джильберт и Энн были на грани ссоры.

Но Энн бросилась за Джильбертом и затащила его обратно в гостиную.

— Джильберт, только не надо на меня сердиться. Садись. Я сейчас буду просить у тебя прощения. Я напрасно это сказала. Но если бы ты только знал…

Энн осеклась. Она не имеет права выдавать секрет Лесли.

— …если бы ты мог поставить себя на ее место, — закончила она фразу.

— Я постарался это сделать. Я обдумал этот вопрос и пришел к выводу: мой долг — сказать Лесли, что Дика, вероятно, можно вылечить. На этом моя ответственность кончается. Пусть она сама решает, как ей следует поступить.

— Ты не имеешь права взваливать на нее такую ответственность. Ей и так тяжело. Кроме того, Лесли бедна — ей просто нечем заплатить за операцию.

— Это тоже она должна решить сама, — упорствовал Джильберт.

— Гы говоришь, что Дика, может быть, удастся вылечить. А ты в этом уверен?

— Разумеется, нет. В таком случае не может быть уверенности. Если поражен сам мозг, нарушены его функции, тогда он может не поддаться лечению. Но если, как я считаю, потеря памяти и умственных способностей вызвана давлением вмятин в черепе на мозговые центры, тогда Дик, возможно, будет полностью излечен.