Енисей - река сибирская - [26]

— Наше государство ведет тяжелую войну. Нельзя сейчас просить у него денег. Мы должны построить большой канал сами, своими силами. Когда наши богатыри вернутся с победой, пусть они не узнают родных степей, которые мы напоим водой Абакана.

Так началась работа на Абаканском канале — народной стройке Хакасски. С грохотом пошли на трассу экскаваторы, тракторы, канавокопатели. Тысячи хакасов покинули свои дома. Пыль стояла над дорогами, по которым двигались повозки, шли табуны степных лошадей. Вместе с землекопами на канал явились народные певцы с древним струнным инструментом хакасов — чатханом.

Предстояло вынуть более трехсот тысяч кубометров земли и построить десятки сложных гидротехнических сооружений для того, чтобы вода оросила многие тысячи гектаров сухой, растрескавшейся от зноя земли, превратив ее в плодороднейший оазис.

Мне запомнился рассказ одного абаканского инженера, работавшего на канале с того дня, как в степь пришли первые землекопы. На одном из участков трассы трудились почти одни женщины с туго заплетенными черными косами, в национальных костюмах, украшенных огненно-оранжевыми лентами. Они вонзали лопаты в грунт под такт песни, которую дребезжащим тенором тянул восседавший на корточках старик в грубой войлочной шляпе. Старик щурился на солнце и мерно ударял пальцами по струнам чатхана. Инженеру захотелось узнать, о чем он пел. Может быть, о подвигах одного из легендарных хакасских богатырей? Инженер спросил об этом своего спутника, давно живущего в здешних местах и хорошо знающего язык хакасов. Тот прислушался.

— Старик поет о славном, о могучем Михаиле, богатыре из улуса Комызякин, — сказал он. — Вы не слыхали такого имени? Это хакас, ушедший добровольцем на фронт. Он стал бесстрашным разведчиком-кавалеристом. Он один из первых переправился через Днепр. Теперь он герой многих песен. О нем поет вся Хакассия.

Старик пел, и женщины продолжали свое дело неторопливо и уверенно. Выемка канала уходила вдаль, прорезая степь с ее древними курганами и каменными изваяниями.

Когда на трассе была выкинута последняя лопата земли и забит последний гвоздь, воды Абакана пошли в засушливую Уйбатскую степь.

Новые и новые каналы появляются каждый год на карте Хакассии. Множатся значки шахт и рудников. Растут гурты скота. Трудолюбивые сыны степей своими руками строят новую жизнь.

* * *

Катер, дав три прощальных сигнала, отходит от пристани Абакана. Теперь до самого Красноярска нам не встретится больше ни одного города.

По берегам не видно лесов. Тут господствует степь, но не гладкая, а холмистая и даже гористая. На горах растет трава, а сквозь нее просвечивают красноватая глина и камень.

В одном месте на берегу еще издали видно большое черное пятно. Нетрудно догадаться, что это пристань Подкунино — "водные ворота" Черногорска. Уголь грузят в большие баржи. Грузчиков не заметно. Черный поток бежит по транспортерам и с грохотом падает в трюмы.

А это что такое? Какая-то гора, поднявшись из степи, перегородила реку. Катер идет прямо на нее. Лишь когда он резко сворачивает влево, начинаешь понимать, что тут Енисей делает крутое колено, словно собираясь повернуть обратно, к родным Саянам. Струи обгоняют друг друга, сталкиваются, закручиваются. На немыслимой крутизне горного склона щиплют травку козы и корова. Ну, козы — известные лазуньи, а вот как туда вскарабкалась корова — непонятно. Тень Турана — так называется эта гора, заставившая свернуть в сторону такого строптивого молодца, как Енисей — закрывает половину реки.

Красивы здешние села. Сразу видно, что река пересекает хлебородные места: много мельниц, хлебных складов, сверкающих на солнце баков с горючим. Отборная пшеница струится в трюмы стоящих у пристаней барж, с палуб которых нашему катеру машут руками загорелые грузчики.

Река живет своей привольной жизнью. Вон из-за поворота показался встречный пароход.

— "Академик Павлов" идет, — уверенно говорит рулевой.

Бравый юнга Колышкин машет белым флагом. Там, на встречном, тоже замелькало что-то белое. Это суда переговариваются, как разойтись, какой стороны держаться при встрече.

— У нас в Красноярске строили, — замечает рулевой, когда, часто и сильно стуча колесами, "Академик Павлов" ровняется с нами.

Потом мы обгоняем "угольщика": пароход "Каганович" с натугой тянет огромную баржу, нагруженную черногорским углем. Баржа совсем новая, блестит смолой, перила еще не успели пропитаться угольной пылью.

— Нашей, енисейской работы, — гордо кивает Павел Васильевич, — и пароход, и баржа.

Навстречу идет красивый белый теплоход "Стахановец", похожий на суда, плавающие по Москве-реке.

— Тоже нашей, енисейской работы? — спрашиваю я.

— А то как же, — широко улыбается рулевой. — Это только при царе на Енисей все пригоняли морем с других рек или из-за границы. Теперь сами строим.

Между тем Енисей стал дробиться на множество проток. Мы проплыли "Ербинские разбои" — место, где река разбилась на целый лабиринт. Дальше — снова путаница островов и проток. У входа в одну из них катер загудел, предупреждая, чтобы встречное судно не вздумало зайти в протоку. Двум судам там разойтись нелегко. Протока называется "Золотой", но вовсе не потому, что где-нибудь поблизости находили золото: попросту, редкое судно в старые времена проходило ее благополучно, не сев на мель. А стаскивание с мели стоило много денег.