Энигматист [Дело о Божьей Матери] - [64]

…Как гром среди ясного афинского неба на нас обрушивается известие о том, что Август срочно вызывает Юлиана ко двору. Мой благодетель растерян и озабочен. Я переживаю за него, но в то же время мое сердце разрывается от тоски по Федре. Минуя Никомидию, где меня поджидает любимая, мы направляемся прямиком в Константинополь.

Отбросив страхи, Юлиан готов ко всему. По дороге он жадно следит за птицами. Если те полетят к востоку — это к добру. Если к западу — не миновать беды.

И вот, будто убегая от заходящего солнца, сумеречное небо пересекает огромная стая. Мы все прыгаем от радости, пока не поворачиваем головы в ту сторону, куда указывает рука нахмурившегося Мардония. Еще одна стая, оглашая землю криками, направляется точно на закат. Так что же хотели сказать боги?

…И вот я вновь пишу о том дне, когда нежданно-негаданно назначенный повелением Констанция Августа соправителем империи облаченный в пурпур Юлиан с царственным достоинством взошел на служившую трибуной парадную колесницу, с тем чтобы легионы лучше рассмотрели нового Цезаря.

Взявший слово Констанций, стоя в окружении овеянных славой легионных «орлов» и политых римской кровью стягов, громогласно приказал юному Цезарю принять на себя управление и охрану Галлии — одной из самых неспокойных в то время провинций. Похоже, император, скромно именовавший годы своего правления не иначе как «моя вечность», опьяненный собственным величием, не только перестал наконец бояться последнего оставшегося в живых из тех, кто имел право на трон, но и решился самолично его возвысить.

Войска и окружение Юлиана ликуют. Сам же Цезарь на удивление хмур и сосредоточен.

— Неужели ты не рад? — спросил его я после торжеств.

Чуть подумав, он ответил:

— Представь, что тебя решили принести в жертву. Но для пущей торжественности жрец вспарывает твое брюхо не обычным ножом, отлитым из бронзы, а, скажем, золотым. Намного ли радостней от этого будет твой конец?

— Думаешь, тебя посылают на верную смерть?

Горькая усмешка Цезаря служит мне ответом.

Мардоний, подслушавший наш разговор, возражает:

— Но ведь Божественный Юлий однажды уже покорил галлов. Чем хуже Юлиан?

Гордо вздернув словно высеченный из камня подбородок, будущий победитель варваров поворачивается к окну и застывает, направив взгляд в одну точку. То ли уносясь куда-то в своих мыслях, то ли узрев на небе божественные знаки, тайно ниспосланные посредством пернатых, ничего не подозревающих о своей роли в высшем предопределении.

Думаю, даже самый наивный простак и тот знает, что никакая птица не ведает будущего. И что одни лишь боги, искусно управляя ее полетом, открывают нам грядущее, предсказывая события, которым еще предстоит произойти. Вот только жаль, что безошибочно читать выбитые на этих небесных скрижалях письмена способен далеко не каждый. Еще Цицерон метко заметил по этому поводу: «Знамения будущего даются нам богами. И если кто обманулся в них, то причина погрешности не в богах, а в человеческом толковании».

Но вернемся к Юлиану, в полном облачении Цезаря застывшему у окна и всматривающемуся куда-то вверх. Я до сих пор спрашиваю себя: что он там увидел? Битву при Аргенторате, где разгромил втрое превосходящие силы аламаннов и победил семерых германских царей, снискав бессмертную славу?

Агонию своего первенца, убитого подкупленной Августом повивальной бабкой, нарочно перерезавшей пуповину выше, чем следует? Неожиданно расчистившую путь к трону кончину ненавистного Констанция, случившуюся за считаные дни до братоубийственного столкновения двух армий, готовых насмерть биться друг с другом? Свою собственную погибель? А может, он разглядел доспехи воина, метнувшего в него злосчастное копье, и понял, что они были сработаны отнюдь не персидским оружейником?

Дорого бы я отдал, чтобы узнать, какую тайну тогда открыло Юлиану темнеющее с каждой минутой небо, на котором сплетающиеся друг с другом светлячки уже успели выложить своими сверкающими телами причудливые очертания первых созвездий…

Глава XXXIV

Звонок Франчески Руффальди застал Глеба в ванной.

— Что ты сейчас делаешь?

— Вообще-то стою голым в душе. А что? — Спохватившись, что эта информация была очевидно избыточной, он попытался исправить ситуацию: — Я в том смысле, что… э-э…

— Да я вообще-то в курсе, что люди обычно моются без одежды, — хохотнув, заметила Франческа и перешла к делу: — Помнишь, я рассказывала о профессоре Вески?

— Что-то вроде предводителя итальянских новоязычников?

— Да, именно. Вески возглавляет религиозную ассоциацию «Новый Рим», под эгидой которой объединились около полутора десятков различных организаций. Вообще-то он фигура непубличная и интервью не дает. Однако, поскольку в случае с иконой, предположительно, замешаны его единоверцы, думаю, Вески может заинтересоваться. Если хочешь, я ему позвоню. Вдруг он согласится нас принять?

— Встреча? Это было бы здорово. А где?

— Мы с Вески почти земляки — у него дом под Луккой. Если что, можем навестить.

— Хоть сегодня.

— Я перезвоню, — сказала Франческа и отключилась.

Она перезвонила через полчаса:

— Собирайся. Я скоро буду.

Бросив недопитый капучино, Глеб кинулся в номер прихорашиваться.