Энигматист [Дело о Божьей Матери] - [50]

Глава XXVI

Носить одежду из сильно мнущейся ткани вроде хлопка или льна и выглядеть при этом элегантно — настоящее искусство даже для умеющих одеваться итальянцев. Комиссар Джованни Брулья этим искусством явно не владел. Помятыми выглядели не только его брюки и пиджак, но и лицо с очевидными признаками недосыпа.

Глядя в неожиданно светлые для брюнета глаза комиссара, Глеб вспомнил рассказ одного бывалого диссидента о том, что в советское время силовиков и в особенности «гэбистов» можно было легко узнать по глазам. Они, дескать, у них, как правило, светлые, водянистые. В силу специфики своей работы и сложившегося круга общения, Глеб крайне редко видел вблизи людей, о которых с неприязнью вспоминал старый диссидент, но всякий раз, когда это все же случалось, он по старой памяти невольно присматривался к цветовой гамме радужных оболочек. Как ни странно, бывший политический оказался прав. Складывалось ощущение, что по какому-то тайному уложению безопасность нашей страны блюдут исключительно светлоглазые люди. Впрочем, благодаря славянскому генотипу подобный «иридоотбор» в России провести совсем нетрудно. Другое дело — южная Европа и кареглазая по умолчанию Италия. Тем более удивительно, что глазами и комиссар Брулья, и его зам по фамилии Звельо полностью соответствовали самым высоким стандартам, какие только могли выдумать хозяева мрачных кабинетов с видом на Лубянскую площадь.

— Benvenutti a Firenze! — помахав рукой, поприветствовал комиссар только что сошедших с трапа Стольцева и Лучко.

— Добро пожаловать во Флоренцию! — вежливо переадресовал приветствие капитану Глеб, жадно втягивая носом незнакомые запахи чужой весны.

Усадив гостей на заднее сиденье черной «альфа-ромео», комиссар устроился рядом с водителем. Обернувшись к пассажирам, он тщательно позаботился о том, чтобы под улыбкой от уха до уха скрыть истинные чувства, вызванные приездом российской делегации. Вообще-то Брулья всегда с удовольствием принимал зарубежных гостей и обожал выступать в роли хозяина. Но только не в этот раз.

В жизни Джованни Брульи все в последнее время складывалось успешно: прекрасные дети, прекрасная жена, прекрасная любовница. Да и назначение на пост начальника Межрегионального управления полиции, курировавшего Тоскану, Умбрию и Марке, было у комиссара практически в кармане.

Хотя следовало заметить, что на эту должность претендовал не только он. Еще бы, выпадала редчайшая, если не единственная возможность вскарабкаться вверх по служебной лестнице, не переезжая в другой город, поскольку управление было расквартировано здесь же, в его родной Флоренции. А ни о каком переезде ни Анжела, ни дети и слышать не хотели. Уж не говоря о Сильвии, к которой Брулья наведывался дважды в неделю, тщательно оберегая эти тайные встречи от людских глаз. Да он и сам никуда не хотел уезжать даже в погоне за высокими чинами. Он здесь родился, вырос и был совсем не против здесь же и умереть. Только не теперь, конечно, а лет этак через сорок, а еще лучше — пятьдесят. В почете, уважении и достатке. И так все оно и будет, получи он это назначение и желанное звание Commüsario Capo. Как ни крути, а «старший комиссар» звучит куда лучше, чем просто «комиссар».

И надо же было такому случиться, что именно в тот момент, когда начальство уже намекнуло ему о готовящемся приказе, на голову Брулье свалилась эта проклятая икона. И вот теперь старший комиссар Капарелли в конфиденциальной беседе прямо сказал, что обещанное повышение будет напрямую зависеть от исхода операции по розыску пропавшей «Богоматери». Да вот только где же ее найти?

Всю поездку из аэропорта комиссар, взяв на себя обязанности гида, тыкал пальцем по сторонам и рассказывал о достопримечательностях. Получалось у него не хуже, чем у профессионального экскурсовода. Было видно, что Брулья влюблен в свой город и знает его как свои пять пальцев. А гордиться флорентийцу и впрямь есть чем. Горожане спокон веку делали все возможное и невозможное для украшения соборов, улиц и площадей и поручали это лучшим из лучших. Достаточно вспомнить, что в состав худсовета, собранного с тем, чтобы принять работу у только что окончившего «Давида» Микеланджело и решить, где именно ставить новую статую, среди прочих мегазвезд своего времени входили, ни много ни мало, Леонардо да Винчи и Сандро Боттичелли.

Гостиница, в которую устроили Лучко и Стольцева, располагалась на углу Пьяцца ди Чистелло, выходящей к берегу реки Арно, разрезающей город надвое, точно посредине между мостами Понте Веспуччи и Понте алла Каррайя, прозванным также Понте Нуово. Последний, несмотря на свое имя, оказался вовсе не таким уж и «нуово» — самая первая его версия была возведена лишь немногим позднее знаменитого Понте Веккьо, что, впрочем, не спасло этого пятиарочного красавца от прилипшего на долгие века обидного клейма новодела.

Дав им некоторое время на туалет, Брулья отвез москвичей в комиссариат, где, сменив велеречивость экскурсовода на лаконичность полицейского, рассказал о последних событиях и посвятил гостей в свои ближайшие планы.

По его словам, исходя из сложившейся ситуации, единственной разумной стратегией было перекрыть подходы ко всем реставраторам, способным выполнить непростой заказ похитителей. Освободить из-под воска картину более чем двухтысячелетней давности и при этом не повредить ее — задача не из легких. Справиться с ней может только специалист высочайшего уровня. Именно за такими и установил наблюдение Брулья. В ходе своего доклада он тактично, но твердо дал понять, что итальянская полиция и своими силами справится с возникшими трудностями, намекнув, что сам отнюдь не был сторонником приглашения российских коллег.