Энигмастер Мария Тимофеева - [94]

А потом Маша узнала, что Эварист Гарин находится на Земле. (Ну что бы Пармезану, бюрократу злосчастному, хоть на природе не отвлечься от административных забот!) Что третьего дня был он замечен и приветствован в коридорах штаб-квартиры Тезауруса. Что впечатления человека, наглухо загруженного неотложными делами, явно не производит. А, напротив, по обыкновению своему, весел, насмешлив, игрив и полон новых идей. Словом, живет какой-то своей, отдельной, весьма интересной жизнью.

Маша не рухнула без чувств, не поперхнулась вином, даже не переменилась в лице. Сделала вид, что сказанное вовсе к ней не относится. Да, человек вернулся на родную планету. Все когда-нибудь возвращаются. Да, у них было общее прошлое. Слишком короткое, чтобы переживать, и слишком насыщенное, чтобы не вспоминать. Но мало ли что и с кем приключилось. На то оно и прошлое, что прошло.

Усмехнуться и забыть.

Но, как видно, не получилось.

Маша вернулась домой, в надежде, что родные стены излечивают все душевные раны. Не к себе, в пустую, слишком просторную для человеческого одиночества студию. В мамин дом, старый, деревянный… теплый и уютный.

Ну, если уж на то пошло, он был скорее папин. Хотя за уют и тепло в первую очередь отвечала, безусловно, мама. А уж затем только – кошки. Числом трое: Аленка, Надюха и Светка. Был еще кот Иван III, но на него возлагались скорее охранные задачи. На папину долю выпадало привнесение духа рационализма и здравой иронии в эту всевластную пастораль.

К исходу недели сделалось ясно, что не помогли и родные стены.

«Я никому не нужна, – грустно думала Маша. – Вот в чем причина. Все видят во мне энигмастера. Это энигмастеры нужны всем и повсюду. Но обычный человек по имени Маша Тимофеева никому не интересен. Хотя у него есть и мечты, и чувства, и богатый внутренний мир… Ну, допустим, не такой уж богатый. Можно было бы и разнообразить. И все равно. Мне уже двадцать пять, а совсем скоро будет тридцать. Я нужна только папе, маме, немножечко брату и самую малость кошкам. Все мои друзья – не друзья даже, а коллеги. Пока нет нового задания, обо мне и не вспомнят. И этим все исчерпывается. Лучшие годы позади. Жизнь проходит мимо».

Кошка Аленка перестала вылизываться и внимательно заглянула Маше в глаза. Словно бы желала прямо здесь, не сходя с места, склонить ее к добру.

– Напрасный труд, – сказала ей Маша замогильным голосом. – Я с первого дня своей жизни нахожусь на светлой стороне. Но никому до того нет дела.

Кто-то предупредительно поскребся возле чердачной двери.

– Можно? – спросил папа.

Маша вздохнула в неизвестно уже который раз.

– Это твой дом, – сказала она. – А я лишь занудная, тягомотная гостья.

– С этим не поспоришь, – согласился папа, с комфортом размещаясь напротив, на жалобно захрустевшей вязанке какого-то декоративного хвороста. – Когда у тебя дурное настроение, ты делаешься положительно невыносима. В точности как твоя матушка. Какое везение, что на вас обеих находит не чаще одного раза в год!

Маша усмехнулась через силу.

– Думаешь, пройдет? – спросила она.

– Уверен, – сказал папа. – И скорее, чем ты думаешь. Собственно, за тем я и здесь.

– Трюк с апельсиновым джемом тебе повторить вряд ли удастся, – предупредила Маша.

– И не собираюсь, – сказал папа. – Хотя на всякий случай вазочка с джемом дожидается кое-кого на веранде. И не только она. Видишь ли, ангел мой… – он вдруг задумался, словно потерял нить рассуждений. – Мы с тобой мало разговариваем. Удивительно, что такая возможность выпадает в редкие минуты, когда тебе не хочется никого видеть. В обычном своем состоянии ты вполне довольна собой и окружающей действительностью, носишься, как метеор, и последнее, на что готова тратить свое драгоценное время, так это на задушевные беседы.

– К духовной пользе и телесной радости, – брякнула Маша невпопад.

Папа недоуменно вскинул брови:

– Всегда мечтал узнать, – заявил он, – что творится в твоей голове.

– Я и сама не всегда понимаю, – созналась Маша.

– И все же дай угадаю, – сказал папа. – Ты чувствуешь себя покинутой, лишней на этом празднике жизни, и что тебя никто не любит. – Он обратил взгляд к потолку. – Да, чуть не упустил из виду… и не понимает.

Маша покраснела. На ее счастье, чердак был довольно-таки сумрачным местом.

– При всем том, – продолжал папа, сообщив голосу менторские интонации, – ты неплохо сознаешь всю глубину своего заблуждения. И с нетерпением ожидаешь момента, когда представится повод в нем раскаяться… – он вдруг смущенно засмеялся. – Академическая риторика неодолима. Особенно с собственными детьми, которые давно выросли.

– Я еще не выросла, – жалобно запротестовала Маша. – Не делай из меня взрослую раньше времени!

– Ну тогда иди ко мне, – велел папа.

Застенчиво сопя, Маша сползла со своего насеста и с кошкой на руках пристроилась к папе под бочок. Она сразу почувствовала себя совсем-совсем маленькой. Как по волшебству, вселенские горести тоже уменьшились до каких-то легкомысленных пустяков. «Все дело в чувстве защищенности, – констатировала она уголком своего рационально организованного сознания. – И почему я раньше не догадалась?» Ей даже снова захотелось жить – так, самую малость. Да и от апельсинового джема она, к своему стыду, не отказалась бы.