Энглби - [45]

Выйдя из закусочной, я купил в газетном киоске карту города — потому что на самом деле я знал, куда мне надо. Вообще-то у меня был адрес.

Я проехал к набережной, посмотреть на лодки. Там было все, чему положено быть у причалов — парусные мастерские, корабельные лавки, — но Дженнифер сюда не вписывалась. Ни она, ни ее подружки. Что ей тут делать?

И мне тут тоже не стоит задерживаться. Пора было сделать то, ради чего я приехал, но почему-то не хотелось.

Я медленно покатил по набережной, миновал частную пристань и очутился у зеленого сквера с открытой эстрадой. Снова притормозив, я с минуту разглядывал эстраду.

Сердце защемило. Эстрада напомнила мне другой прибрежный город, вероятно, это была однодневная вылазка на море в далеком детстве. Вероятно, я гулял по пирсу и был счастлив. Гремел духовой оркестр. Я потерялся, и меня избили. Я был глубоко несчастлив. Ощутил детство как бессилие и муку. Я это помнил — и не помнил. Как ни странно, это ничего не меняло и не влияло на конечный результат.

Я выехал с набережной. Стенли-роуд, Уэстфилд-роуд. Дома с вывеской «Приют моряка». Я развернул карту.

Обе дороги вели прочь от города, но потом делали крутую петлю и возвращались вспять, примерно туда же, где я находился.

Может, Р. П. Аркланд, магистр архитектуры, был еще и моряком? Иначе зачем он выбрал эту часть города? Наверное, из-за пейзажа.

Я уже выехал не то чтобы в пригород. На окраину, пожалуй, это точнее. Пошли разрозненные дома всех стилей и размеров. Дешевые послевоенные в серой штукатурке с каменной крошкой; особняки в псевдотюдоровском стиле с витражными окнами; беленькие виллы. Но таблички с названиями явно заказывались в одной и той же конторе. И дорогие кованые, и трафаретные белые с черной надписью и трафаретным же затейливым цветочком под ней. Фирма «Вудпекерс» или «Фэйрвью». Людей респектабельных подобный стиль покоробил бы, но у парня с Трафальгар-террас вызывал невольное восхищение.

Витр-гарденс, Рукс-лейн. Я сверился с картой. Да, это он, район Джен, самое его сердце. Дорога к нему оказалась респектабельнее, чем я ожидал. С одной стороны открывался вид на поля, по другую — дома. Ничего особенного, зато вокруг просторные садики с гравийными дорожками. Я съехал на обочину и последние сто ярдов прошел пешком.

Сразу чувствовалось, что это дом архитектора: панорамные окна, на крыше стеклянные люки, окна с желтыми рамами, разностильные части, объединенные вместе; со стороны сада — пристройка вроде беседки. Но в целом смотрелось вполне прилично. Видимо, совсем запороть проект не дали строители. Вполне подходящее жилье для семейства с четырьмя дочками, которые в разное время возвращаются из школы, бросают велосипеды на гравийной площадке и вприпрыжку бегут к дому.

Я сел напротив него на поросший травой пригорок. Ракурс был в точности как на фотографии, стоявшей на столике Джен.

Рассматривая окна второго этажа, я пытался угадать, которое из них ее. Сюда бы бинокль Маккафри, чтобы, никого не беспокоя, разглядеть и спальню, и шкаф, и плечики с одеждой, и мягкие игрушки, что упомянула в статье репортерша. Почему ей позволили зайти и все рассмотреть, а мне, подлинному другу Джен, приходится сидеть на мокрой траве и довольствоваться воображением?

Обхватив голову руками, я глядел туда и думал о той нежности, с какой они все, должно быть, относились друг к другу. Пытался представить себе четырех своевольных сестренок за семейным чаепитием. И старика Р. П. … Давно миновали бессонные ночи с грудными малышками, но и молодость тоже ушла. Как он, наверное, скучал по повзрослевшей Джен, когда она уехала в Кембридж. И как, видимо, мечтал остановить время, пока остальные дочери его тоже не покинули. Горячие узы привязанностей и общих жизненных обстоятельств кажутся вечными только в юности — а он уже понял, что это не так. Их разрушат смерть или время, и под конец ты останешься в одиночестве. Ни жены, ни Джен, ни родителей, ни других детей. Совсем один.

Наверняка поблизости есть магазин, скорее всего в одном из домиков новой типовой застройки. «Дженни, сбегай за мятным соусом, скоро отец придет с работы». — «Ну почему всегда я?» Потому что ты самая ответственная, самая лучшая.

Думать об этой счастливой повседневности было мучительно. В чем смысл счастья, если все, что оно может, — это послужить контрастным фоном к факту смерти?

Я пошел к машине за таблетками от головной боли, собираясь потом вернуться на пригорок и посидеть там еще. Но уже внутри своего 1100-го понял, что все, больше не могу. Включил зажигание и уехал.

На подъезде к Ньюбери стало темнеть, и я вдруг решил повидаться с Джули, свернул на шоссе в сторону Рединга и спустя некоторое время припарковался на Трафальгар-террас. По дороге купил в китайском ресторанчике еды для нас троих, и эту ночь спал как младенец в своей старой комнатке.

Было уже позднее утро, когда я вошел в главные ворота своего колледжа и направился к Клок-Корту. Остановился на одном из замощенных треугольников дорожки и увидел, что вход на мое крыльцо огорожен сине-белой лентой. У входа стояли два полицейских, с обеих сторон двери.