Энглби - [39]

Снова повисла долгая пауза. Потом Пек спросил:

— Кто-нибудь сможет подтвердить, где вы были в тот вечер?

— По пути на вечеринку я зашел в бар гостиницы «Брэдфорд» выпить стаканчик.

— «Брэдфорд»? Вы туда часто заходите?

— Ну да, постоянно.

— Как зовут бармена?

— Не знаю. Он трансвестит.

— Вы с ним когда-нибудь разговаривали?

— Только по поводу заказа.

— Постоянно заходите и никогда не разговаривали с барменом?

— Нет, я… вообще-то нет.

— Где вы находились между часом и двумя ночи?

— В постели.

— Есть свидетели?

— В постели я был один, вы ведь об этом? Вернулся в двенадцать пятнадцать. Позвонил в сторожку привратника. Он должен помнить, что впустил меня.

— А когда же вы ушли с вечеринки?

— Около двенадцати, наверное.

— Получается, вы там пробыли достаточно долго.

— Нет. Видите ли, я сильно припозднился, еще и в паб заходил. Я действительно быстро слинял с этой вечеринки.

Паузы возникали все чаще и делались все напряженней. Слишком много тел, униформы, слишком много кубометров полиции для моей комнатушки.

Кэннон снова щелкнул «Ронсоном», зажег сигарету. Четвертую, между прочим, а мне не предложил ни одной. Я бы, конечно, отказался, еще подумают, что я нервничаю.

— У вас есть девушка, мистер Энглби? — это спросил Кэннон.

— Была. Дженнифер.

— Я думал, она девушка Робина Уилсона.

— Это смотря в каком смысле.

Кэннон хотел еще что-то сказать, но Пек остановил его жестом. Повисла вязкая тишина.

Ее прервал Пек, очень ласковым голосом:

— Майкл, вы ничего от нас не скрываете? Учтите, мы со многими уже разговаривали.

Я промолчал.

— Дома у вас девушки бывали?

— Бывали. Но ничего серьезного.

— Понимаете, некоторые считают, что вы предпочитаете парней.

Я засмеялся. Такое облегчение! Почти минуту хохотал. И заметил, как они переглядываются и делают друг другу знаки, что все, хватит.

— Ну ладно, — сказал Пек. — Не забывайте, Майкл, что мы разыскиваем прелестную девушку, которую все очень любили. Если что-то вспомните, любую мелочь, что-то, что, возможно, облегчит поиск, позвоните по этому номеру, — он вручил мне визитную карточку.

— Да, если что-то вспомните, — добавил Кэннон. — Вдруг захочется поделиться. Иной раз тяжело держать все в себе.

— У нас с вами одна задача, — сказал Пек. — Мы все хотим, чтобы Дженнифер нашлась. И делаем все, что в наших силах.

— Разумеется.

Хотел добавить: «А теперь прошу меня извинить». Эту фразу говорят все подозреваемые в любом детективе, хоть в книге, хоть на экране, хоть на сцене. Закон жанра. Без этого никак.

Но при взгляде на их физиономии возникло ощущение, что юмора они не поймут.

Оставалось ждать, пока все трое соберутся и протопают вниз по лестнице.

Потом я вытряхнул в мусорный бачок окурки из пепельницы и, подумав, выкинул туда же невскрытую пачку крекеров.

Жутко хотелось затянуться чем-нибудь покрепче, я даже собрался сходить к Стеллингсу за сумкой. Потом решил, что рановато, по законам жанра Пек сейчас снова сунет в дверь голову и ласково скажет: «Простите, я забыл у вас спросить одну вещь…»

Но Пек этот сериал, видимо, не смотрит, потому что минул час, а никто так и не постучал. Тут я подошел к своему «бару» и открыл виски «Джонни Уокер» (с черной этикеткой), прихваченный в магазине на Сидни-стрит, когда продавец на минутку отошел.

Я налил виски в относительно чистый стакан, добавил немного льда из холодильника в общей кухне и на два пальца холодной минералки. Закурил «Данхилл Кинг Сайз», сдвинул шторы и поставил на проигрыватель Элтона Джона, первую сторону альбома Goodbye Yellow Brick Road.

Потом уселся в кресло и все смотрел, как дым поднимается к бумажному абажуру. Инструментальная композиция Funeral for a Friend[24] сменилась Loves Lies Bleeding[25].

Я думал про Ханну-Дженнифер, уходящую в туман за поворотом на Мэйдз-Козвэй.

Первая сторона кончилась, я налил себе еще, перевернул пластинку, выключил свет, закурил следующую сигарету и снова рухнул в кресло.

Едва заметное покачивание бедер… скромное, не нарочитое, не больше, чем требует телосложение. Стройная фигура, прямая осанка, откинутые назад блестящие прямые светлые волосы едва достигают ворота синей куртки. Легкая, но бесстрашная походка.

И этот вкус к жизни.

Голос на пластинке поет во мраке комнаты: «When are you gonna come down? When are you going to land?»[26]

Поразительная вещь.

Глава пятая

ИДУ ВЧЕРА ПО СИДНИ-СТРИТ, и подходит ко мне тот нищий, лет от силы двадцати пяти.

— Ладно, — говорит, — решил я с тобой потолковать, и давай сразу к делу. Только чтобы без вот этого, типа ты меня впервые видишь, ага? Не надо отводить глаза и делать вид, что страшно спешишь. Понял?

Веселый нищий, господи. Магистр опохмельных наук. Деньги давать я ему не собирался. Скорее забрать его деньги — дать локтем в зубы, обчистить карманы, а собачонку сдать на мясо для собак.

Вдоль парка Мощей Христовых идет дорожка под названием «дорожка Мильтона», говорят, по ней поэт ходил в свой колледж. Там его почему-то прозвали «Леди из Крайст-колледжа», хотя ни о каких «совместниках» в 1648 году не было и речи. В другом конце Кинг-стрит, на которой в дни Мильтона имелись, вероятно, не только пабы. Направо от дорожки стена, по ее верху — вдавленные в застывший цемент осколки бутылок, чтобы никому не взбрело в голову залезть в Христов садик (Гефсиманию?). Чуть ниже — граффити. Не лозунги типа «Rovers навсегда» или «Я люблю Трейси». А «Репетиция отменяется — живи сейчас» или «Все пройдет». Иногда пошлость начинает утомлять.