Энергия заблуждения. Книга о сюжете - [94]
Убийство было, конечно, открыто, наказать людей было трудно, потому что они принадлежали убитому, и если их посадить в тюрьму, то исчезнет наследство убитого.
Отец Достоевского, говорят, хороший человек, может быть отдаленный потомок декабристов, человек, относящийся к полиции как к легальным и дурно пахнущим бесам. Он был убит людьми, которые были выучены с ним охотиться, они были как товарищи близки ему, как дворовые собаки.
Дело это не расследовано, дела эти как бы утаивались[6].
Платон Каратаев иначе описан, и иначе описаны дворовые, оставшиеся в имении. Толстой их так видел, и, вероятно, они сами себя так чувствовали.
Достоевский мечтал о другой России. Она была не другая, а «вдругая», неожиданная, и этого не случилось.
Но Алеша Карамазов, человек почти святой, должен был в последующих главах стать революционером.
И мальчик Коля Красоткин, разбросанно начитанный мальчик, будущий хороший человек, должен был вырасти в революционера.
Достоевский приказал жене хоронить себя в Александро-Невской лавре. Там лежал Белинский, а он хотел закрепить себя в этом ряду хотя бы могилой; про Волково кладбище он говорил, что там лежат враги. Так вспоминаешь, что там лежит Глеб Успенский, писатели разного ранга, но больше разночинцы.
Умер Достоевский уже в начале разгара своей славы, но слава, признание и даже больше – понимание, понимание строения романа как строения души, жаждущей перемен и освобождения, бездонной души, бездомной души, кажется, оно приходит только сейчас.
18. Бронза искусства
I
Лев Николаевич Толстой принадлежит не только к русской сюжетной литературе, литературе высокой, но и к малоизвестной русской мемуарной литературе и третьей литературе, деловой, – путешествий.
Марк Твен говорил, что когда пишется роман, из одного резервуара пишется, другой наполняется материалом.
Материал откладывается, не вмещается в жизнь, в сетку творческой мысли.
Толстой создавал еще неведомое.
Русская деловая и художественная проза, хождение Афанасия Никитина, путешествия странников в святые земли, путешествия наших землепроходцев, великая проза, известная писателям, в том числе и Льву Николаевичу Толстому.
Когда Л. Н. Толстой жил в станице Старогладковской, скажем так, на Тереке, то у него было как бы три голоса.
Гераклит, тот, которого зовут Темный, сказал, что для того, чтобы появилось единство, должно быть разнообразие, оно потом станет единством.
Я уже напомнил пример – лиру, т. е. колеблется не одна тетива лука, а несколько, которые звучат на несколько разнозвучий; многоголосое пение, которое как реальность существует в фольклорном пении.
Толстой писал, зная английский роман, любя Стерна. Одновременно он писал деловую прозу, – вернее, собирался писать.
Начало «Казаков» – это как бы записки путешественника, там нет ни одного выдуманного героя.
Толстой любил книги путешествий.
Невымышленную художественность.
Одновременно в записках Лев Николаевич упоминает Головнина: сам к себе он относится как человеку, который потерпел кораблекрушение и выброшен на неведомый берег.
Дивится:
– как, не знаю,
– для чего, не знаю.
Кто я? – пишет он.
Зачем я здесь? Не знаю.
Почему он читает Головнина, тоже не знает.
Капитан Головнин описал историю кораблекрушений. Он был крупным океанопроходцем.
Это человек, стремившийся изменить мир; он попадает в японский плен, держится там с большим достоинством; он человек другого мира, который узнает другую культуру и только в меру ей удивляется.
Головнин описывает кораблекрушения, потом разбирает, что было правильным и неправильным в поведении командира.
Это был как бы аналитический роман.
Потерпевший кораблекрушение выкинут из жизни.
Вот здесь изменю течение мысли: – тот разговор с Пятницей, который как бы записывает Дефо.
Поправлюсь. Дефо записывает обучение Пятницы. Дефо обучает Пятницу английскому языку и английской религии; выясняет, что такое английский бог.
Человек сперва охотится, потом приучает животных, собаки у него нет – трудно охранять козье стадо; потом строит лодку, в которой он не мог плавать – слишком велика.
Полудокументальная, полуподдельная книга Дефо, ее хранят для нас дети, как земля хранит корни.
Дефо обогатил английскую литературу необитаемым островом – показал медленное создание культуры.
Там показана западная культура в перечислении того, что спасено с корабля; первые браки, неудачи – создание нового общества. Оказывается, для создания нового общества нужно кораблекрушение. Это неожиданная находка Дефо.
Великий писатель писал смело. Он мог бы научить людей, которые потом о нем писали, но они не состояли под его редактурой.
Лев Николаевич написал роман «Война и мир» для того, чтобы пересмотреть историю войны: историю 1812 года. Это и поэма, и военное исследование.
Тут вырастает великий полководец художественной литературы, полководец прозаического описания жизни, того прозаического пересмотра жизни, которое становится художественным познанием.
Лев Николаевич влюбленно говорил о Чехове. Он говорил о «Душечке» как о мировом открытии – жизни. Женщина, которая как бы слепо меняла мужей по признаку, что они рядом. Они квартируют в ее доме. Кончен рассказ истинно бескорыстной, нежной любовью к гимназисту первого класса, найденному материнством, когда женщина не знала счастья иметь своих детей.
«Жили-были» — книга, которую известный писатель В. Шкловский писал всю свою долгую литературную жизнь. Но это не просто и не только воспоминания. Кроме памяти мемуариста в книге присутствует живой ум современника, умеющего слушать поступь времени и схватывать его перемены. В книге есть вещи, написанные в двадцатые годы («ZOO или Письма не о любви»), перед войной (воспоминания о Маяковском), в самое последнее время («Жили-были» и другие мемуарные записи, которые печатались в шестидесятые годы в журнале «Знамя»). В. Шкловский рассказывает о людях, с которыми встречался, о среде, в которой был, — чаще всего это люди и среда искусства.
« Из радиоприемника раздался спокойный голос: -Профессор, я проверил ваш парашют. Старайтесь, управляя кривизной парашюта, спуститься ближе к дороге. Вы в этом тренировались? - Мало. Берегите приборы. Я помогу открыть люк. ».
Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) — писатель, литературовед, критик, киносценарист, «предводитель формалистов» и «главный наладчик ОПОЯЗа», «enfant terrible русского формализма», яркий персонаж литературной жизни двадцатых — тридцатых годов. Жизнь Шкловского была длинная, разнообразная и насыщенная. Такой получилась и эта книга. «Воскрешение слова» и «Искусство как прием», ставшие манифестом ОПОЯЗа; отрывки из биографической прозы «Третья фабрика» и «Жили-были»; фрагменты учебника литературного творчества для пролетариата «Техника писательского ремесла»; «Гамбургский счет» и мемуары «О Маяковском»; письма любимому внуку и многое другое САМОЕ ШКЛОВСКОЕ с точки зрения составителя книги Александры Берлиной.
Книга эта – первое наиболее полное собрание статей (1910 – 1930-х годов) В. Б. Шкловского (1893 – 1984), когда он очень активно занимался литературной критикой. В нее вошли работы из ни разу не переиздававшихся книг «Ход коня», «Удачи и поражения Максима Горького», «Пять человек знакомых», «Гамбургский счет», «Поиски оптимизма» и др., ряд неопубликованных статей. Работы эти дают широкую панораму литературной жизни тех лет, охватывают творчество М. Горького, А. Толстого, А. Белого. И Бабеля. Б. Пильняка, Вс. Иванова, M.
В двадцатые годы прошлого века Всеволод Иванов и Виктор Шкловский были молодыми, талантливыми и злыми. Новая эстетика, мораль и философия тогда тоже были молодыми и бескомпромиссными. Иванов и Шкловский верили: Кремль — источник алой артериальной крови, обновляющей землю, а лондонский Сити — средоточие венозной крови мира. Им это не нравилось, и по их воле мировая революция свершилась.Вы об этом не знали? Ничего удивительного — книга «Иприт», в которой об этом рассказывается, не издавалась с 1929 года.
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.