Энергия заблуждения. Книга о сюжете - [114]
Он скомпрометирован сам перед собой.
И, разумеется, он едет на поле битвы умирать с традиционными словами храбреца о гибели в рукопашном бою. Ибо война идет позиционная.
Он как бы снимает с себя позор, как люди снимают с себя позор дуэлью.
Левин, разговаривая, как он ни щурится, он видит реальную жизнь. Реальную для него.
Но и Анна, когда она была хозяйкой большого хозяйства Вронского – все мнимо, – она тоже щурится.
Все знают.
Толстой пахал сохой.
Но только сегодня, в наши дни, признана система безотвальной пахоты Т. Мальцева.
Конечно, она не сможет получить широкого распространения.
Толстой не только видел будущее.
Он знал, как и растение знает, зачем оно осенью теряет листву.
Теперь мне надо сказать о повторениях.
Перед этим сделать отступление.
Когда человек начинает писать, он пишет, начиная от кого-нибудь. Или это историческое, или это кто-нибудь, то есть заметно личное.
Историческое в «Медном всаднике» – Петр, Евгений и женщина, которая ничего не сказала, о которой только говорили, она погибла.
Имя Евгений обозначает – благородно рожденный. В тексте сказано, что родовое имя Евгений блистало в истории.
Сейчас Евгений бедный чиновник.
Петр – человек, создающий план Петербурга. С ударением на слове «здесь» сказано – здесь будет город заложен. Место действия определено.
Как разрушение схемы происходит наводнение. Наводнение; на него смотрят два существа. Медный всадник, то есть «бронзовый Петр», сидящий на коне; вода не доходит даже до копыт коня; и Евгений, он сидит на льве у здания министерства военных дел (сада еще нет, он разбит для того, чтобы закрыть Сенатскую площадь, место восстания декабристов).Альтернативные герои даны в одинаковой позе.
Как бы уравненные в ней – оба всадники.
Чухонские избы исторически осуществляются как заброшенные домики в Галерной гавани.
Вот пример исторического построения.
Противовес истории подчеркнут средствами искусства.
Победа Петра дана героическим пейзажем Петербурга.
Для того чтобы сохранить, показать, как живет в искусстве построение, как оно возникает вновь, подкрепленное исторической аналогией.
Искусство не стоит на месте, потому что его шаги альтернативны.
Они используют прошлое, пересматривая и как бы отталкиваясь от него.
Поэтому в книге, которую вы читаете, часты заранее обдуманные повторения.
Читая, заложите страницу любым пальцем руки, потом еще раз сравните шаги истории.
Сюжет – это использование всего знания о предмете.
Даже имени поэтического предмета; даже имя Татьяны Лариной дано с историческим повторением.
Сказано, что это имя впервые вводится.
Сказано, что это имя женщины, и это простонародное имя.
Понятие соседства имений, близость их не то что подчеркнуто, только дано в разговоре Евгения с мужем Татьяны:
Татьяна потом говорит:
Арки и контрфорсы поэзии являются осознанием жизненного веса переживания.
Теперь я останавливаюсь, чтобы не повторяться. Я в книге уже проходил по этой дороге.
Что же такое фабула?
Фабула – это возвращение к старой, понятной и близкой для читателя или зрителя теме.
Фабула, она же интрига, облегчает восприятие, повторение, но, как глагольная рифма, она иногда делает повторение ничтожным.
У Блока история России, повторимость ее сказана словами:
Сюжетное повторение и ссылка на один и тот же предмет, на одно и то же дыхание – оно говорит не о случайной вещи, а об одном из законов поэтической выразительности, которая является одним из проявлений поэтического мышления.
Ибо это поиск дороги.
Само искусство построено на том, что история не предвидима, оно неожиданно, потому что оно не миф.
Писал Мандельштам.
Явления искусства множественны, как множественна сама действительность.
Я не сумею кончить; не сумею перелететь через широту всей моей книги.
По дороге в Ялту, там, где с Яйлы так быстро спускаешься вниз, видел я куски шоссе, они уходят вбок и вверх, вверх по боковому склону.
Способ гасить скорость на случай разгона машины.
Там же мне показали место, где сорвался под откос человек, не сумевший погасить скорость, потерявший управление.
Буквы, литеры набора перестали сегодня что-либо значить – их убирают.
Но их можно бы взвесить, узнать, шипящих вес такой-то, а гласных – такой-то.
Это мы предлагали сделать давно.
Вот семьдесят лет прошло, опыт не поставлен.
И надо ли было ставить этот опыт, не выяснено.
И, может быть, автомобиль надо было повернуть наверх, чтобы погасить скорость.
Есть вес смысла.
Как есть вес строки.
Кстати, набор стал фотонабором, и взвешивать здесь нечего.
Понимание того, что нельзя на отображенное, сделанное переносить законы несделанного.
Это хуже работы Пенелопы, которая то ткала, то распускала ткань.
Повторю, без указания номера страниц, нумерации очередного тома, повторю слова Толстого так, как жил с ними.
Он говорил, золото промывают из песка, но возвращать золотые крупинки опять в песок не надо.
Надо узнавать законы подчинения мысли, которая сама по себе даже не имеет веса.
По трудно оторваться от старой дороги, кажется, наконец за поворотом заблестит море.
«Жили-были» — книга, которую известный писатель В. Шкловский писал всю свою долгую литературную жизнь. Но это не просто и не только воспоминания. Кроме памяти мемуариста в книге присутствует живой ум современника, умеющего слушать поступь времени и схватывать его перемены. В книге есть вещи, написанные в двадцатые годы («ZOO или Письма не о любви»), перед войной (воспоминания о Маяковском), в самое последнее время («Жили-были» и другие мемуарные записи, которые печатались в шестидесятые годы в журнале «Знамя»). В. Шкловский рассказывает о людях, с которыми встречался, о среде, в которой был, — чаще всего это люди и среда искусства.
« Из радиоприемника раздался спокойный голос: -Профессор, я проверил ваш парашют. Старайтесь, управляя кривизной парашюта, спуститься ближе к дороге. Вы в этом тренировались? - Мало. Берегите приборы. Я помогу открыть люк. ».
Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) — писатель, литературовед, критик, киносценарист, «предводитель формалистов» и «главный наладчик ОПОЯЗа», «enfant terrible русского формализма», яркий персонаж литературной жизни двадцатых — тридцатых годов. Жизнь Шкловского была длинная, разнообразная и насыщенная. Такой получилась и эта книга. «Воскрешение слова» и «Искусство как прием», ставшие манифестом ОПОЯЗа; отрывки из биографической прозы «Третья фабрика» и «Жили-были»; фрагменты учебника литературного творчества для пролетариата «Техника писательского ремесла»; «Гамбургский счет» и мемуары «О Маяковском»; письма любимому внуку и многое другое САМОЕ ШКЛОВСКОЕ с точки зрения составителя книги Александры Берлиной.
Книга эта – первое наиболее полное собрание статей (1910 – 1930-х годов) В. Б. Шкловского (1893 – 1984), когда он очень активно занимался литературной критикой. В нее вошли работы из ни разу не переиздававшихся книг «Ход коня», «Удачи и поражения Максима Горького», «Пять человек знакомых», «Гамбургский счет», «Поиски оптимизма» и др., ряд неопубликованных статей. Работы эти дают широкую панораму литературной жизни тех лет, охватывают творчество М. Горького, А. Толстого, А. Белого. И Бабеля. Б. Пильняка, Вс. Иванова, M.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.