Энджелл, Перл и Маленький Божок - [151]

Началось расследование, но после официального заслушивания свидетельских показаний было отложено на неопределенный срок. Затем дело было почти тут же передано в городской суд. После обсуждения, длившегося почти столько же, сколько и слушание, обвиняемый был выпущен под залог в 500 фунтов. Энджелл мог вернуться домой.

По дороге домой Мамфорд изо всех сил честил полицию. Да возможно ли, разглагольствовал он, чтобы в высшей степени респектабельный домовладелец подвергся нападению в собственном доме и, защищая собственную жизнь, непреднамеренно убил зверского нарушителя, а полиция оказалась столь тупа, что возбуждает против него судебное дело. Это пример чудовищного бюрократизма, и его следует довести до сведения членов парламентской комиссии. Разумеется, утешал Мамфорд Энджелла, для беспокойства нет никаких оснований. Исход дела, даже если оно и будет разбираться в судебном порядке, предрешен. Самозащита. Оправданное убийство. Тем не менее, наверное, неплохо было бы заручиться услугами самого лучшего адвоката. Кому Энджелл отдает предпочтение? Например, Найджел Джон, хороший, надежный человек, который не раз успешно выступал защитником в уголовном суде. Или Бергсон. Или молодой Хонитон — у него отличная репутация.

У дома Мамфорд спросил, не зайти ли ему, и Энджелл ответил, нет, благодарю, я сейчас лягу в постель.

Машина уехала, и Перл еще немного постояла на ступеньках, прежде чем последовать за Уилфредом в дом. Прекрасный день с грозовыми оранжевыми облаками, бегущими по небу. День, словно предназначенный для королевских садовых приемов: по дороге домой они видели мужчин в цилиндрах и дам в шляпах, украшенных цветами. После пребывания в участке и суде теплый лондонский воздух казался чуть ли не благоухающим.

День был чудесный, но у нее в жизни все перевернулось, все разрушилось, ничто уже никогда не войдет в прежнюю колею. Репортеры подстерегали их у выхода из суда; слава богу, никто не ожидал их на Кадоган-Мьюз.

Поеживаясь, она вошла в дом. Сгорбившись, опустив плечи, Энджелл в пальто сидел в гостиной. Они не разговаривали друг с другом наедине после тех безумных двадцати минут, последовавших за выстрелом, когда тело Годфри остывало у них на глазах на полу. С тех самых исступленных мгновений, когда она взяла все в свои руки.

Она сказала:

— Давайте я уложу вас в постель.

Он не ответил, может быть, не расслышал.

Постояв с минуту, она подошла и села напротив.

— Уилфред, что я должна делать?

Он взглянул на нее, и ему почудилось, что неистовый дух Годфри по-прежнему витает в доме.

— До суда, — продолжала она. — Что будете делать вы?

Он пожал плечами.

— На неделю лягу в клинику. Я на грани нервного расстройства.

— Хотите чаю или чего-нибудь выпить?

— Я никогда вам этого не прощу, — сказал он, невнятно бормоча, словно с набитым ртом. — До самой смерти.

Она сложила на коленях руки. Ее лицо было осунувшимся, суровым.

— Мне уйти немедленно или остаться до конца процесса?

Он не успел ответить, зазвонил телефон. Она пошла в прихожую и сняла трубку. Тут же вернулась.

— Из «Санди Газетт».

— Вы им ничего не сказали?

— Нет.

— Проклятое воронье. Шакалы. Гиены. Уже учуяли. Окружили и воют на луну…

В гостиной требовалась уборка. После бессонной ночи ничто не шло в голову. Ковер наверху забрали, и миссис Джэмисон пообещала свести пятна на деревянном полу. Годфри. Все кончилось за несколько секунд. В весе пера. Словно перышко, унесенное из этого мира.

Она вдруг сказала:

— Не думайте, что это я его вчера пригласила. То, что я сказала полиции, — правда. Посмотрите, какие у меня на руках царапины и синяки.

— Я никогда вам не прощу, — прошептал он с ненавистью и отвращением. — Подумать только. Я никогда не прощу того, что вы сделали.

— Скажите мне, Уилфред. Одно слово. Что вы скажете, то я и сделаю. Вы хотите, чтобы я ушла сейчас, сегодня же?

Он заколебался, чуть не согласившись. Нет, это не подходит: он подвергает себя опасности.

— Нет.

— Тогда когда же?

— Это создаст ложное впечатление. Надо подождать до конца процесса.

— Хорошо. Как хотите.

— Другого выхода нет. Теперь, когда вы…

— Что когда я?

— Придумали эту версию. Навязали мне эту версию.

— Но что еще можно было придумать? Вам ведь не хотелось обнародовать, что вы убили его как обманутый муж, а? Да еще из собственного револьвера.

— Куда вы дели остальные патроны к Смит-и-Вессону?

— Я засунула их в бачок в уборной. Бросила в воду.

— Ваша версия разлетелась бы в прах, если бы они их нашли, вы понимаете?

— Но ведь они их не нашли.

Он слушал эту лживую сирену, эту змею-искусительницу.

— И кроме того, — продолжала она, — это неправда — неправда, что вы убили его, потому что вы… вы обманутый муж. Вы убили его из самозащиты, потому что думали, что он собирается на вас напасть.

Он тяжело поднялся с кресла, словно старик, проковылял на кухню, налил полстакана виски, плеснул туда содовой. Сейчас он ненавидел ее за ее поведение после смерти Годфри, так же как и за все остальное. Он плохо соображал, терял сознание, задыхался от тошноты и ужаса, а она набросилась на него, подавила его, руководила им, допрашивала его, указывала ему, в то время как он неподвижно лежал на кровати, с трудом понимая происходящее. Чей это револьвер? Кому известно, что он у него есть? Где он его купил? Как оставить на нем отпечатки пальцев?