Эн-два-0 плюс Икс дважды - [7]

Так вот, внутри этой штуковины готическим шрифтом были под баронской коронкой награвированы два имени - "Катаринэ". и "Мицци"...

Уверяли, будто однажды, посреди чемпионата французской борьбы в цирке "Модерн", когда не то Лурих, не то финн Туомисто вызвали желающих испытать счастья, из рядов поднялся чернобородый студент-технолог и принял вызов. Матч Лурих - студент в маске будто бы состоялся и закончился вничью. Купчихи в ложах сходили с ума, Николай Брешко-Брешковский напечатал в "Биржевке" хлесткий фельетон "Стальной бородач", а скульптор Свирская долго умоляла Венцеслао позировать ей для вакхической группы "Нимфа и молодой сатир "... Баккалауро отказался.

Мы бы рады были не верить такой ерунде, но вот однажды...

Мы - я, Сережа (вот он!), еще двое-трое студиозов, баккалауро в том числе, - шли теплым весенним вечером по Милльонной к Летнему саду. Дурили, эпатировали буржуазию, смущали городовых.

Внезапно нас догоняет великолепный темно-синий посольский "фиат", с итальянским флажком на радиаторе. И маркиз Андреа Карлотти ди Рипарбелла, министр и чрезвычайный посол Италии в СанктПетербурге, улыбаясь прелестно, машет оттуда роскошной шляпой белого фетра.

Машет - нам?! Мы удивились, Шишкин - нет. Вонцеслао передал кому-то из нас фунта три ветчинных обрезков, которые в пергаментной бумажке нес в руке (мы имели в виду поехать на Елагин на финском пароходике), подошел к остановившемуся поодаль "мотору", обменялся нескольки ми негромкими словами с его владельцем, сел рядом с любезно приподнявшим в нашу сторону шляпу маркизом, крикнул: "Завтра на Можайской!" - и был таков... Куда, зачем, почему с Карлотти?

Мы даже не пытались у него спросить об этом. На подобные вопросы баккалауро никогда никому не отвечал... Да мы уже и привыкли: марсианин! Мы - вроде планет - ходим по эллипсам, а он движется по какой-то параболе. Откуда-то прибыл, куда-нибудь может уйти...

...Нет, отчего же? Он превесело танцевал с барышнями на наших вечеринках, принимал участие в наших спорах (а принимал ли? Больше ведь слушал!), мог даже подтянуть "Через тумбу-тумбураз!" или "Выпьем, мы за того, кто "Что делать?" писал..." Но ведь никогда он не соблазнялся распить по бутылочке черного пивка в "Европе" на Забалканском, 16, не орал до хрипоты "Грановская!" в "Невском фарсе", не был приписан ни к какому землячеству... И весной, когда мы все перелетными птицами после долгого стояния в ночных очередях у билетных касс на Конюшенной (помнишь, Сергей Игнатьевич? "Коллега из Витебска! Список 82 у коллеги из Нижнего в чулках со стрелкой") разлетались кто на Волгу, кто на Полтавщину, - он не волновался, не записывался у коллеги со стрелкой, не хлопотал.

Каждую весну он одинаково спокойно приобретал заново в магазине на Сенной обычное ножное точило, с каким "точить ножиножницы!" ходили тогда по Руси бесчисленные мужики-кустари. С ним он садился в поезд на Варшавском вокзале, доезжал до Вержболова (а в другие годы - до Волочиска) и оттуда, со своей немудрящей механикой за плечами, с заграничным паспортом в кармане, уходил пешком за царскую границу.

Там, в Европах, представьте себе, не было таких "точить ножиножницы!". Там по отличным шоссе ездили громоздкие точильные мастерские на колесах. Но им было не проникнусь в глухие углы Шварцвальда, не забраться в Пиренеях на склоны Канигу, не спуститься в камышовые поймы Роны или По... А баккалауро все пути были открыты. И к осени, обойдя весь старый материк с севера на юг или с востока на запад, он возвращался домой, провожаемый многоязычными благословениями, не только не "поиздержавшись в дороге", но, на против того, с некоторой прибылью в кармане... Как он до этого додумался? Кто ему ворожил? Как и почему он всегда получал паспорт? Не знаю и гадать не хочу. Фантазируйте как вам будет угодно.

Долго ли, коротко ли, через год-другой вся Техноложка знала: от Вячеслава Шишкина можно ждать чего угодно, даже не скажешь - чего. Мы отчасти гордились им: вон какой у нас особенный! Таких не знавали ни в Политехническом, ни в Путейском. А у нас - есть!

Так и относились к нему, как к причудливому, но безобидному человеку-анекдоту. К оригиналу. К Тартарену, но не из Тараскона, а из Химии. Относились до самого рокового дня, двадцать четвертого апреля девятьсот одиннадцатого - да, Сереженька, теперь уж - им енно одиннадцатого! года. В этот день, двадцать четвертого по Юлианскому, естественно, календарю, по святцам был день Лизаветочкиных именин.

ИМЕННЫ

Так позвольте ж вас

проздравить

Со днем ваших именин !!.

Куплеты

Теперь именины - пустяк, предрассудок. В те наши дни это был _день_ангела_, не что-нибудь другое. А в тот раз, за некоторое время до "Елвсаветы-чудотворицы", мы стали примечать: с Венцеслао что-то не вполне благополучно.

Венцеслао начал периодически скрываться невесть куда. Он пропадал где-то неделями, появлялся как-то не в себе: то возбужденный, то, напротив того, как бы в меланхолии. Сидит, бывало, в углу, смотрит перед собой и напевает: "О, если правда, что в ночи..."

В великом посту он сгинул окончательно.

Пасха в том году оказалась не слишком ранней - десятого апреля. Венцеслао не явился разговляться, и Анна Георгиевна, сорокапятилетнее тайное пристрастие которой к баккалауро уже заставляло нас обмениваться понимающими взглядами, была этим немного огорчена и немного обеспокоена.