Эммануэль. Антидева - [59]

Прекрасная нимфа с нимбом из перьев, покрытых перламутром, выставляла напоказ свой прекрасный лобок, светлый, как морская пена, с густой растительностью, в чьих таинственных дебрях прячутся удивительные организмы, полурастительные-полуживотные – их обычно оставляет на скалах прилив, и порой они являются символами плотской любви. Птичка-нимфа и сама до того восхищалась своим прекрасным животом и волосами, подобными водорослям, что ее лапки в перчатках то и дело тянулись к завораживающим кораллам. Вскоре, упав на бархатные подушки, половые губы чудесной птички познали ласки, которых оказался лишен рот, превращенный в клюв.

Глядя на птичку, Эммануэль думала о том, что море в процессе божественного генезиса могло вместо двуногого существа, жадного до приключений, сделать из нее просто влюбленную водоросль, преданную глубинам океана. Интересно, обрела бы она счастье, не ведая о других жизнях, играя роль любовницы какой-нибудь сирены, вылизывая ее соленое влагалище, чувствуя на языке йод и молоко оргазма, а под руками – чешую удивительных грудей?

Доверчивый взгляд, рыженькая шейка дикого петуха, выпуклый лоб и сферические груди; бархатный череп, пушистые пурпурные ушки, богатое оперение и невероятный шлейф; миндалевидные веки, почти вертикальные, жеманный клюв, словно поджатые губы, вилообразный синий хвост, на вид острый, как лезвие: все это было не просто маскарадом, а спектаклем сюрреализма, в котором мужчинам представлялась загадочность женщины во всей ее красе. Неудивительно, что этой ночью пугающие клювы привлекали сильнее, чем тела возлюбленных.

Птицы пообещали себе продлить чудо из чудес как можно дольше. Они не поддавались ни на какие эмоции, ни на смех, и грациозно, величественно дефилировали в своем таинственном оперении, неразгаданные, близкие, готовые исполнить самые безумные желания и одновременно далекие, далекие до слез.

Метаморфозы были настолько невероятными, что даже друзья и родственники не приняли бы этих птиц за своих знакомых. Груди какаду, покрытые красным пушком, нежные плечи красновато-желтого длиннохвостого попугая, забавный и величественный конусообразный череп с четырехцветным оперением – кто узнал бы в этом прелестном фазане шестнадцатилетнюю свободолюбивую алжирку с густой шевелюрой, утверждавшую, что, несмотря на возраст, уже переспала с тысячей любовников. Даже тем, кто боготворил дочь принца, как боготворят мало кого из смертных женщин, понадобилось время, прежде чем побороть сомнения, поддаться искушению и броситься в ноги длинношеей колибри с синими глазами и чувственным профилем, скрывавшим неподвижное лицо женщины-сфинкса.

Конечно, некоторые мужчины – этого стоило ожидать, и волшебные птички на это даже надеялись – специально, не без задней мысли, путали женщин. Таким образом, внезапно обнаруживались никому не ведомые до сего дня симпатии – Лору путали с Мерве, Джамилу называли Малини, в Марайе узнавали Эммануэль, Дафну – в Мариам, Маите – в Ариане, Нилу – в Инге. Одолеваемые запретными желаниями, мужчины могли претвориться, что никогда не встречали ту или иную девушку и никогда не видели подобной красоты. Позже иные кавалеры делали удивленные лица, узнав, что многократно встречались с теми, кто неистово сжимал их в объятиях.

Девушки весь день провели, предвкушая ночные игры и заранее прощая своим будущим кавалерам их слабости. Только Эммануэль переживала, что мужчины зря потратят время, если отнесутся к фантастическому шоу как к простой сексуальной игре и станут заниматься любовью с тем же чувством, с той же страстью и с теми же мыслями, что и обычно. Эммануэль считала, что вечеринка – повод испытать совершенно новые эмоции. Мужчинам выпал шанс испытать неземное сверхъестественное божественное наслаждение: неужели они станут думать о женщинах, занимаясь любовью с чистым гением?

* * *

Ближе к концу праздника феерические птицы объявили о том, что готовы снять маски.

Откуда ни возьмись, сверху появился экран из белого шелка, делящий огромный зал пополам. До того момента никто не замечал позолоченный рулон под потолком. Свет в зале погас. Остались только прожекторы за экраном.

В темной части помещения в глубоких креслах устроили гостей, подав им напитки, какие только душа пожелает. Среди гостей были мужчины и женщины, пришедшие с открытыми лицами. Атмосфера была пропитана любопытством, ожиданием, смущением. Постепенно воцарилась тишина.

На белом пустом экране одна за другой появляются фантастические силуэты: девушки несут, сжимая в тонких длинных пальцах, фаллосы разных форм и размеров и цветы; два силуэта, четыре, восемь – все они танцуют медленную павану вокруг фантома с вытянутыми руками – фантома девушки, чье реальное тело живет в запретном пространстве, между прожекторами и шелком…

Тень девушки томно сгибается, разрывается, опускается: теперь она едва видна. Лишь груди образуют рельеф: и почему она только не сохранила чудесные пики и гребешки своего птичьего облика! Никто не узнает ее теперь, когда она стала женщиной.

Рука тени рисует в воздухе параболу, ложится на невидимый живот. Кисть остается приподнятой, и видно, как палец снует в том месте, где должно находиться влагалище. Танец фаллических призраков постепенно ускоряется, превращаясь в безумную джигу. Внезапно рука делает решительный заход. Все тело в напряжении, изогнуто, словно лук, лишь затылок и пятки касаются поверхности. И в следующую секунду – спазм, мышцы расслабляются, силуэт становится мягким, свет гаснет – любовная картина исчезла.