Эмиграция - [39]

- Расскажите подробнее о побеге из Владивостока.

- Однажды случилась драма: Борис поехал в Москву по делам и там встретил некую Катерину Корнакову, актрису студии Художественного театра. Он в нее влюбился и написал жене циничное письмо, которое у меня до сих пор хранится: ах, Маруся, ты должна познакомиться с этой женщиной, ты бы поняла, что я не мог ее не полюбить… Он не хотел жену-актрису, а сам завел роман с актрисой.

После этого Маруся забрала детей и уехала в Харбин. Там они поступили в гимназию. Мы в 1927 году ездили в Харбин их навещать. Все были там. Мама в то время работала бактериологом. Так вот, когда она вернулась, ей в лаборатории говорили: «Ты что, с ума сошла? Вся твоя семья там, а ты вернулась?» Как раз в тот период, что мы были там- не знаю, сколько месяцев,- начались самые жестокие сталинские зверства: ссылки, разлучение семей (посылали отца в одну сторону, мать с детьми - в другую). В 1930 году мы ездили в Кисловодск, Москву и Ленинград. Это было ужасно. Вокзалы заполнены раскулаченными крестьянами. Их высылали куда-то, и они ждали месяцами.

Словом, время было страшное, над нами висела угроза, что папу арестуют. В 1917 году он, между прочим, был белым офицером. Часто рассказывал, как пытался стянуть с трибуны Ленина, который произносил речь. Папа участвовал и в Ледяном походе. Будучи переводчиком при Колчаке, он стал свидетелем такой сцены: французский генерал Ренан, из интервентов, договаривался с чехами, что, мол, плевать на Колчака, нам надо получить золото. В результате они предали Колчака.

Бежали мы довольно интересно. В порт пришел последний иностранный пароход, и отец попросил капитана подобрать нас в открытом море. 31 мая был страшный ветер, волны и туман, который нас, конечно, спас. В пять часов утра отец решил, что не может оставить свою сестру, поэтому с нами поплыла его сестра Нина, жена адвоката Остроумова, с двумя детьми. Еще была девочка моего возраста - дочь младшей сестры отца, которую спросили, хочет ли она остаться и ждать, пока приедет мать (отец ее был сослан в Сибирь). Она выбрала бежать с нами. Мы едва уместились в шлюпке.

- А какие-то вещи у вас с собой были?

- Маленький чемоданчик, больше ничего. Мы все бросили. Сели в шлюпку и поплыли на Русский остров - якобы покупать козу, то есть договариваться с каким-то крестьянином о покупке козы. Погода была жуткая, но мы все равно добрались до острова и разговаривали с этим крестьянином, чтобы обеспечить себе алиби на случай поимки. Пароход должен был подобрать нас около трех часов дня. Мы рассчитали все так, чтобы в три прибыть на нужное место. Вдруг у моего двоюродного брата, сына Нины, прихватило живот. Отец его торопил. Только тот спустит штаны, отец сразу его подгонять. Ну мы и смеялись над ним потом всю жизнь, что он на Русском острове воздвиг себе памятник нерукотворный.

Туман был такой, что я бы вас через стол не увидела. Мы ждали до девяти часов вечера. Было очень страшно, потому что отец говорил: «Очевидно, мы пропустили. Он нас не увидел и прошел». Возвращаться - невероятный риск. Помню, меня никогда не укачивало, а тут - дико. Нас бросало во все стороны.

И вдруг в девять вечера пароход вылез из тумана. Мы бежали по трапу. Знаете, во сне бывает ощущение, что вы бежите и не двигаетесь с места. У меня было именно такое ощущение.

Мы поселились в Цзинтао. В городе никто не понимал по-русски. У нас была яхта, двухмачтовая. Там у всех были яхты. Каждое воскресенье мы выходили в море, а раз в год устраивались гонки. Из Цзинтао мы переехали в Дайрен. Дайрен, как и обожаемый отцом Владивосток, был портом, поэтому мы остановились в отеле и начали подыскивать себе маленький дом. Нашли. Мы называли его «домик-гномик». Конечно, жизнь резко изменилась, но по-прежнему делались новые знакомства, продолжалась музыка.

- Почему вы не поехали в Харбин?

- Отец был специалист по пароходному делу, и ему надо было жить рядом с морем, в порту. Мы снимали дом вместе с Марусей, Юлей, Верой, половина наша, другая - их. Мы с братом и сестрой учились в одной школе. Это была школа YMCA, под американским флагом, но со старой русской гимназической программой. Вообще-то программа была странная: английский язык, английская литература, гигиена и древняя история - на английском, а все остальное на русском. Почему так, не понимаю, но гимназия считалась одной из лучших.

Семья Юлия в 1934-м перебралась в Париж. Юлий там учился в лицее, а Вера - в консерватории, она собиралась стать певицей. Они жили на то, что им посылал Борис, который обосновался в Харбине, но ему часто не хватало средств, и тогда деньги посылал мой отец. Из трех братьев мой отец был самым скромным, самым трезво настроенным, обожал семью. А те были такие… масса показухи, вечера с бросанием стодолларовых бумажек.

В гимназии я проучилась год, и у меня обнаружился спондилит - туберкулез позвоночника. Пришлось опять учиться дома и ездить на экзамены в Харбин, но в 1936 году я окончила гимназию, и мы тоже отправились в Европу. Папа нас отвез, прожил там какое-то время, и с нами осталась мама. Мы жили в Лозанне. Папа хотел, чтобы я узнала страну моих предков. Мы часто ездили в Париж, потому что там жили Юлий, Вера и Маруся. Мы продолжали быть очень близки.