Эльза в Нью-Йорке [= Алиса в Нью-Йорке] - [3]

— Но что мне делать, чтобы получить заработок? — спросила Эльзи. — Хорошо, я не буду шить костюмы для театров, если они такие греховные, как вы говорите, но мне нужно достать место.

— Всемогущий Господь позаботится о вас, дорогое дитя, — сказал торжественно мужчина. — Каждое воскресенье в сигарном магазине рядом с церковью происходят бесплатные духовные собеседования. Да будет мир с вами. Аминь. Прощайте.

Эльзи пошла дальше. Вскоре она очутилась в фабричном районе. На большом кирпичном здании красовалась вывеска: «Пози и Триммер, искусственные цветы». Внизу висело объявление: «Требуется пятьсот девушек для изучения ремесла. Хорошее жалованье с самого начала. Справиться на втором этаже».

Эльзи подошла к двери, около которой стояли группами двадцать или тридцать девушек Одна из них, высокая, в черной соломенной шляпке, надвинутой на глаза, шагнула и преградила Эльзи дорогу.

— Послушай, — сказала девушка, — ты не за работой ли идешь туда?

— Да, — сказала Эльзи, — мне нужна работа.

— И не думай идти туда, — сказала девушка. — Я председательница стачечного комитета. Нас четыреста работниц, которых рассчитали за то, что мы требовали пятьдесят центов надбавки в неделю. Ты слишком смазливая, чтобы быть простой работницей. Ступай и постарайся найти себе другое место!

— Я попробую найти где-нибудь в другом месте, — сказала Эльзи.

Она бесцельно побрела по Бродвею, и внезапно сердце ее учащенно забилось — она увидела вывеску «Фокс и Оттер», протянувшуюся через весь фасад высокого здания. Как будто невидимая рука привела ее окольными путями к этому дому.

Она вошла в магазин и попросила служащего доложить мистеру Оттеру о ее приходе и передать ему письмо, которое он написал ее отцу. Ее провели прямо в его кабинет.

Когда Эльзи вошла, мистер Оттер встал из-за письменного стола и, взяв ее за обе руки, сердечно приветствовал. Это был полный мужчина средних лет, немного плешивый, в золотых очках, вежливый, хорошо одетый, самодовольный.

— Так вот, значит, дочурка старого Битти! Ваш отец был один из наших самых ценных и работоспособных служащих. Он ничего не оставил вам после смерти! Но мы не забыли его верной службы. Я уверен, что найдется вакантное место среди наших манекенщиц. О, это очень легкая работа — ничего нет легче.

Мистер Оттер позвонил. Длинноносый служащий просунул часть своего туловища в дверь.

— Пошлите сюда мисс Хаукинс, — сказал мистер Оттер.

Мисс Хаукинс явилась.

— Мисс Хаукинс, — сказал мистер Оттер, — принесите для мисс Битти для примерки манто, отделанное русскими соболями, и… погодите… одну из последних моделей шляп из черного тюля с белыми эспри.

Эльзи стояла перед большим зеркалом с раскрасневшимися от волнения щеками. Глаза ее сияли, как звезды. Она была прекрасна. Увы! Она была прекрасна.

Я желал бы закончить на этом свой рассказ, но боюсь, что читатель будет недоволен. Рассказ должен быть доведен до конца! В таком случае я его доведу до конца, то есть почти до конца. Но прежде всего я хотел бы поднести букеты мудрому полисмену, леди, члену «Общества охраны девушек», стороннице запрещения продажи конфет с ромом, небесному кормчему, который восстает против театральных костюмов, и всем тысячам добрых людей, которые предохраняют молодежь от сетей, расставленных на каждом шагу в большом городе. А затем я хотел бы указать, как они все способствовали тому, чтобы Эльзи достигла благодетеля своего отца, ее доброго друга и избавителя от бедности. Это был бы очень хороший конец в старом духе. Я бы очень хотел написать такой конец, но мне нужно добавить еще два или три слова.

В то время как Эльзи восхищалась собой в зеркале, мистер Оттер подошел к телефону и назвал какой-то номер. Не спрашивайте меня, какой это был номер, я забыл.

— Оскар, — сказал он, — я хочу, чтобы вы на сегодняшний вечер сохранили для меня тот же стол… Что? Ну да, тот, в мавританской комнате, налево от пальм… Да, два… Да, как всегда, виски, а к жаркому — «Иоганнесбергер» восемьдесят пятого года. Если он не будет такой температуры, как следует, я переломаю вам все ребра… Нет, не с ней… Нет, новенькая — персик, настоящий персик!

Перевод Эвы Бродерсен (1924).