Эллада - [30]

— Полночи не спал, — признался любовник, чьё тело трепетало под действием чар.

Обняв любовницу, прильнул к устам, пытаясь увлечь на постель. Архедика, насытясь поцелуем, поставила на колени Анаксимандру чашу, велела держать, налила вина.

— Пей!

Взяв чашу обеими руками, Анаксимандр сделал несколько глотков. Такого вина пить ему не приходилось. Вкус был приятным, он отпил ещё.

— Оно же неразбавленное, — сказал, передавая чашу женщине. — Что за вкус? Никак не пойму.

Архедика коротко хохотнула, выпила немного, вернула чашу.

— Смесь белого лесбийского и тёмного наксосского, — и загадочно добавила: — С примесью пряностей, они нам помогут. Бабье счастье коротко, а я хочу насладиться вполне.

Откровенность любовницы в жажде чувственных наслаждений не коробила, Анаксимандр в эти мгновения находил её вполне уместной, хотелось самому признаться в чём-нибудь эдаком. Любовный пыл мешал соображать, торопил, руки зачем-то держали чашу. Поднеся ко рту, влил в себя хмельную жидкость.

— Почему не разбавила? Я опьянею, и ты не получишь того, что хочешь.

— Сегодня праздник Диониса, он велит всем, и мужчинам, и женщинам пить до пьяна и любить друг друга, — она забрала чашу, но опять сделала лишь несколько небольших глотков, вернула чашу Анаксимандру. — Допивай. Не беспокойся, тебя хватит до утра, в вине особые пряности, — она сжала бедро любовника, царапнув кожу. Глаза её горели, губы полураскрылись. — Ну, скорей же, — и кошкой юркнула на ложе.

Анаксимандр одним духом допил вино и, забыв про светильник, устремился в ждущие объятья.

В последнюю ночь сама Архедика назвала её последней: и праздники закончились, и нянька сына стала что-то подозревать. Хозяйка подсыпала ей в питьё сонное снадобье, и та все ночи напролёт спала, как убитая. Под утро, готовясь уходить, любовница, закутавшись в хитон, сидела на краю постели, Анаксимандр спросил расслабленно:

— Где ты узнала науку Эроса? Неужто сама Киприда открыла для эвбейских женщин свои школы?

— Не знаю, — Архедика повернулась к любовнику — вопрос ей понравился, подтверждал способности, — обернула вокруг головы распущенные волосы, отпустила, потянулась всем телом, подняв руки. — Не знаю, может, кому-нибудь Эрос и Афродита преподают свои науки, а у меня была рабыня, старуха-персиянка. Ты первый, на ком я применила её советы и секреты. И вообще, кроме тебя, у меня был только Пахет. Ну, с Пахетом… — вспомнив мужа, женщина поникла, даже сгорбилась. — Если бы ты знал, как после тебя мне противны его прикосновения. Завтра, послезавтра вернётся, — женщина передёрнула плечами, лицо исказила гримаса отвращения. — Вернётся, потребует исполнения обязанностей супруги. Изомнёт, обслюнявит. Попрекает, мало ему, что ноги раскину, требует страсть изображать. Считает, за его подарки всё обязана, — Архедика, закрыв глаза, кривя губы, перечисляла такие подробности интимной супружеской жизни, что Анаксимандр почувствовал брезгливость и одновременно жалость к женщине. — О, великие боги, как он мне отвратен! — Архедика поднялась, закуталась в сползший с плеч хитон. — Хоть бы он в Эврипе утонул, хоть бы его вороны унесли. — Дойдя до двери, обернулась. — Я буду помнить тебя до конца жизни, мимолётное счастье моё. Знаешь, я бы хотела понести от тебя, чтобы ты всегда был со мной.

— Зачем? По обличью Пахет поймёт, что это не его ребёнок, и изведёт тебя.

— Не изведёт, — Архедика усмехнулась, пошутила: — Скажу, пока отмечал Дионисии, меня посетил Дионис, как Посейдон Эфру, пока Эгей был пьян. Прощай, не стану травить душу, к обеду больше не выйду.

Анаксимандр задул светильник, лёг, не укрываясь. Думал о женщине, дарившей ему любовь. Неслышно ступая, в комнату вошёл Гипнос.

Благодаря щедрому подарку главному актёру Пахет привёз папирус с трагедией, занявшей первое место, в лавках прикупил комедий, но все прошлогодние. Едва не со слезами на глазах умолял сделать два списка трагедии и уж потом отправляться домой. Анаксимандр оставался непреклонен в своём желании пуститься в плаванье тотчас же. Дорога звала, каждый день промедления превратился в муку. К Архедике испытывал лишь тёплые дружеские чувства. Огонь страсти, вспыхнувший с необычайной силой, угас.

За обедом, возобновляя уговоры, Пахет вновь заговорил о трагедии. Постоялец, принося тысячу извинений, благодарил за приют и доброе отношение, но твёрдо стоял на своём, просил сделать расчёт. Обед закончился тягостно, без обычных возлияний.

Анаксимандр готовился ко сну, в комнату вошёл Пахет, плотно закрыл дверь, сел на кровать.

— Садись, — кивнул постояльцу, — разговор есть.

О том, что разговор предстоит неприятный, чувствовалось по ускользающему взгляду, выражению лица, словно книготорговец решился на отчаянный шаг, который, вероятно, принесёт массу неприятностей, но тем не менее он его сделает. Предчувствуя недоброе, Анаксимандр сел рядом, уронил руки на колени.

— Думаешь, я не догадался, что ты бежал из рабства? — начал Пахет. Всё же «беглым» он его не назвал, и это вселяло надежду. — Не сразу, со временем, но я понял истину. Да и как было не догадаться? Человек ты образованный, это сразу видно, стоит лишь заговорить с тобой, а руки заскорузлые, в мозолях. С какой стати образованный человек возьмётся за работу, недостойную свободного эллина? Да не хлебопашец, ремесленник какой-нибудь, а купец, знающий наизусть трагедии, постигший философские размышления. И другое. Ты ни разу не сходил в городские бани. Какой образованный человек откажется посетить бани, пообщаться с равными себе? Твои отговорки выглядели смехотворно. Причина одна — тебе есть что скрывать. Скорей всего, следы побоев на теле. И рана на лбу, по твоим словам, никак не заживёт, а ты ни разу не обратился к врачевателю. Но ты мне понравился, и я не стал доискиваться ответов. Да и понял я, судьба жестоко обошлась с тобой, но боги смилостивились и позволили тебе спастись. А кто я такой, чтобы перечить воле бессмертных? Да и какой мне прибыток выдавать тебя? Тебя бы забрали, а кто бы переписал мне столько папирусов, обучил письму рабов? Так-то вот.