Она выслушала каждое слово. Тень слетела с девичьего лица, уступив покою и уверенности.
– Вы хотели знать, судари, о чем я мечтаю… Мечтаю делать любые глупости, как вы. И верить, как вы, что все хорошо кончится.
Если был у Джоша шанс поцеловать настоящую дворянскую дочь, то был он сейчас. Не в саду под елкой, и не когда-нибудь потом, а теперь, в миг странного покоя на лету, под звон бубенцов и щелканье кнута. Джош наклонился к ней, обняв за плечи, и она даже не дернулась. Вот только спросила:
– Как же вас зовут, сударь?
– Я…
Джош замешкался на вдох: назваться честно сыном лодочника или что-нибудь соврать? Вот в эту секунду Марек и сделал кое-что.
Говорят: если о чем-то хорошо помечтал, то уже сделал первый шаг. Пускай было Мареку очень далеко до книжного судьи, но первый шаг над подмастерьем он таки совершил. Любой подмастерье на его месте радовался бы за друга, да еще завидовал, да еще смотрел бы во все глаза, но не думал бы, что выйдет дальше. А Марек понял, что выйдет: ничего. Дочь бургомистра – не пара Джошу, а дворянские игры – не для подмастерьев. Ночь кончится, и все разлетится дымом… но красотка будет знать имя Джоша. И бургомистр, и его слуги, и извозчик, и другие извозчики…
Мареку хватило секунды, чтобы все это понять. Он схватил Джоша в охапку и с ним вместе прыгнул из саней.
Девушка закричала, хотела остановить, но не рискнула терять лишние минуты. Сани умчались прочь. А Джош, опомнившись, стал колотить друга…
* * *
Бургомистр придал полную веру запискам и остался цел и невредим. Он даже приказал шерифу с констеблями сделать засаду и поймать асассина, но тот ловко ушел от облавы. Асассин не лгал, говоря, что знает свое дело.
Два дня бургомистр с шерифом совещались о том, как призвать епископа к ответу. Клирик высокого ранга был неподвластен мирскому правосудию, дело следовало передать в церковный суд. Тот, разумеется, не принял бы как улику дурацкие анонимные записки. Если бы иметь свидетелей, еще можно было б попытаться… Но, по правде, и с ними шансы были бы малы. Все, что смог бургомистр, – это нанять себе охрану и мирно дожить до своего переизбрания. Его преемник оказался более сговорчив и признал сад епископа частью города.
Джош хорошенько отмутузил сына сапожника, а потом вернулся за брошенной елкой. Отнес ее к Молли Сью, поднял над головами и крепко поцеловал девицу. Вот только удовольствие оказалось слабеньким: никак не шла из головы та, другая… Джош зашвырнул елку через стену обратно в сад, а о Молли Сью больше не вспоминал. С Мареком он крепко рассорился и не хотел его знать.
Но несколько дней спустя Марек принес ему четыре золотых эфеса. Хитрый сын сапожника проверил ямку под усатым котом на памятнике и обнаружил благодарность от бургомистра, половину которой, невзирая на ссору, отдал Джошу.
Джош таки купил за эфес арбалет с гравировкой. Отец-лодочник рассвирепел, решив, что сын украл деньги. Избил Джоша так, что тот еле поднялся, и отнял арбалет вместе с остатком монет. Но не стал дознаваться, у кого сын их стащил, – ведь тогда пришлось бы вернуть.
Марек же спрятал три своих золотых, а четвертый разменял и купил учебник и уроки грамоты. Мать Зои-соседки обучила его читать и писать, даже позволила взять «Записки судьи» и прочесть самому.
Одной зимней ночью мастер-сапожник Стенли уснул в сугробе и замерз насмерть. Мастерская оказалась в закладе и была отнята за долги. Марек вылетел на улицу. Но он имел знания грамоты и спрятанные некогда три золотых эфеса, и по-прежнему не боялся мечтать. Он сел в дилижанс и отправился в столицу… где так и не смог ни попасть в университет, ни сделаться судьей.
Однако половина мечты все же сбылась: он стал кое-кем поважнее сапожника. Случись ему двадцать лет спустя встретить ту красавицу-дворянку или бургомистра, или самого епископа, или даже гениального судья Уилмера – любой из них смотрел бы на Марека снизу вверх.
