Элька - [9]

Фильм был так себе, что-то из американской жизни. Проспал весь сеанс. Потом попили пивка и мирно расползлись — кто парочками, а я — в одиночку и домой. Еще надо было белье постирать и пожрать приготовить на субботу — мне-то и больничного хватит, но тощака надо было бы подкормить, хотя бы тушеным мясом. Пока была жива мама, об этом даже и не думал, носился по городу как наскипидаренный, а сейчас домработниц нету. Поэтому кто куда — я домой. Пытались тут как-то девчонки взять надо мной шефство, но оно мне надо? Когда белье лежит грудой до тех пор, пока мне не придет в голову фантазия его постирать, а на мебели — метровый слой пыли, это одно… Но когда меня каждый день заставляют что-то делать под эгидой последующего секаса, меня это вовсе не вдохновляет. Женщины — они вообще такие, дай только коготок поставить — всей птичке пропасть. Не стоит десять минут оргазма домашней работы, ну, честное слово, не стоит. Поэтому держусь твердо и мужественно, а если уж невтерпеж — есть замужние дамы, которые не хотят захомутать, что ценно…

Утро субботы началось с надоедного писка будильника. А спать так хочется… Ладно, ладно, впереди — дэнги-дэнги и комп… Новый, с крутой приставкой. И мелкий ждет, поди…

Как же, ждет… Светка раздраженно накидывается на меня:

— Не мог пораньше сменить?

И это вместо «здрасьте». Лицо у нее бледное, глаза красные, морда злобная. Понятно, всю ночь не спала.

— Свет, ну ты бы звякнула, я бы пораньше принесся. Что случилось-то?

— Да этот, козявка, всю ночь загибался. Реаниматолог, зараза, забрать его отказалась, всю ночь с ним прыгали — три приступа подряд, едва не загнулся.

— Током били?

— Не, до этого не дошло.

— Где он?

— В палате, спит. Эти соседи его… Задрали своими жалобами. Ну где я ему отдельную палату возьму, сам же знаешь…

Знаю, все знаю… Отдельная палата и выделенный сестринский пост- за отдельную плату или по распоряжению зама, главного, либо кого повыше. Но не для беспородки Эльки — этому фиг что прилетит, даже если помирать будет.

— В понедельник конвульсиум собирают, если доживет.

— Да тьфу на тебя, Светка, оно нам надо? Пусть все будут здоровеньки …

— Да уж…

Консилиум, по-простонародному — конвульсиум — это серьезно. Видимо, не так все просто у несчастной козявки. Да и странно — лечение начали, а приступы участились. Надо у дежурного врача спросить, что сие значит. Но подозреваю, что не сильно хорошее…

Заглядываю в палату — Элька спит, мордочка синюшная и осунувшаяся, руки поверх одеяла — такие худесенькие лапки, что плакать хочется… Под нами — детское отделение, там малые лежат с сердешными болячками. Вот там страшно по полной… Они лет с пяти уже все понимают, а те малолетки, что еще разума не обрели, уже запуганные — орут при одном виде белого халата, визжат и вырываются так, что в одиночку не удержать. И помирают иногда прямо в отделении, хотя их домой стараются выписывать — тех, которые бесперспективные. Как сказал один пожарник: «Эх, отстоим дом от огня до самого фундамента!!!» Тьфу-тьфу-тьфу, не попусти, Господи. Элька, ты живи уж, пожалуйста!!!

Один из его соседей-жабокряков как-то заговорщически смотрит на меня.

— Влад, тут такое дело… Жена конфеты и бананы принесла, а мне же нельзя… Возьми, пожалуйста.

Да не вопрос — малому скормлю, ему бананы как раз надо. Безо всякого смущения принимаю тяжелый пакет — многовато жена ему принесла, по-моему, там еще немалый шмат мяса и сыр. Тоже неплохо. Да, я знаю, что у больных брать еду нельзя, но ведь не себе же… Эльке-то фиг чего обломится… А вот сейчас последует просьба. Скорее всего, домой будут проситься до утра. Это дело привычное.

— Влад, Элик сильно сегодня ночью мучился, всю ночь не спали, ты не мог бы за ним повнимательнее присмотреть. Как позавчера ночью — и приступ ты увидел, и полечил вовремя.

Ага, и вы выдрыхлись без проблем. Ну понятно, уходить, видимо, лечащий запретил, да и боятся, а тут Элька со своими бесконечными приступами.

— Дежурному врачу сказать надо…

— Да она рано утром обход сделала, теперь до вечера не придет, если все хорошо будет.

— Влад! — это уже с Элькиной койки. Мордочка замученная, глаза мутные и мрачные, радости нету. Но, видимо, он тоже не против в сестринской пожить сегодняшние сутки.

— Сам дойдешь?

— Ага!

И начинает выползать из-под одеяла. Мама родная, без слез не взглянешь — куда девался юный мачо — лицо осунулось, больничная пижамка висит мешком — где же взять по размеру. Ага, джинсики опять на батарее сушатся, там же еще какое-то бельишко. Светки на вас нет — в качестве старшей сестры. Хотя, по большому счету, а где сушить-то? Не предполагается сушилка в отделении.

— Ладно, пошли… — а про себя: «Чудо глазастое…»

Козявка выползла, но ноги-то подводят, подкашиваются. Так, нормально, до пятидесяти килограммов мы вполне поднять и пронести сможем… Мелкий уткнулся куда-то в мою ключицу и доверчиво так сопит, греет меня. Осталось только за ушком почесать…

Короче, красоту неописуемую я сгружаю в сестринской, а сам цигель-цигель — народ еще укольчиками неохваченный, да и капельницы мне оставили, перекапать надо. И таблэтки разложить на обед. Пару раз на больных гавкнуть, чтобы таблетки по тумбочкам не совали и не шлялись на улицу не по делу. Сильно гавкать, кстати, нельзя — сердечники, дело может плохо кончиться. Так что приходится «любимую дочку по румяной щечке», то есть как Настьки-змеи нету, то промолчать не лишнее… Дело бодро движется к обеду, а там еще и козявку надо покормить и охватить уколами и капельницами — что-то многовато назначено. Оооо, дежурный доктор пришел! Эльку спрашивает… Мелкий дрыхнет, блаженно вытянувшись на диване в сестринской, решаем не будить лихо, пока тихо.