Элька - [53]

Элька сразу настоял, чтобы мне Светка не звонила и смог отключить свой телефон сам, пока еще были силы. Светка потом говорила, что он привел неотразимый аргумент: «А смысл? Зачем его тревожить, раз вы сделать ничего не можете?» С тем и уехал в реанимацию прямо с исследования.

Когда я приношусь вечером в больницу в обнимку с теплым мяском, картошкой, маленьким тортиком, то меня встречает довольно напряженный Семеныч. Он еще не уехал, а уже седьмой час.

— Влаад, надо поговорить!

Ничего хорошего я уже не жду, поэтому втягиваю голову в плечи и волокусь за ним. Палата Эльки пуста, дверь открыта, койки нет. Значит, уже в реанимации. И биться в стеклянную перегородку между жизнью и смертью мне еще не надо. Если был умер — весть дошла бы сразу, у дурных вестей короткий путь.

— Как пересдал опрос?

— На отлично…

— Молодец, значит, красный диплом будет?

— Да.

Разговор не о том. Что-то другое. Это так, для разогрева.

— После каникул приедешь — будем говорить о твоей интернатуре у нас. Надеюсь, госы не завалишь…

— Нет, конечно…

Если завалю — тетка тут же наймет киллера и произведет контрольный выстрел в голову, чтобы не мучился, не позорил славную фамилию.

— Владимир Семеныч, что вы от меня хотели?

— Значит так, Влад. У Эльки во время исследования развилась его обычная аритмия, только более затяжная форма. Часа четыре длилась, с перерывами, правда.

Я молчу. Насколько я помню теорию — один процент случаев. То, что таких случаев очень мало — я точно уверен. Да какая, блин, разница! Даже если один на миллион, он достался Эльке! Элюну моему!

— Мы рассчитывали только провести само исследование, определиться с формой и источником. Определились. Но прогноз плохой, приемом лекарств это не ликвидировать — подбирать ему практически уже нечего, сочетаний безопасных тоже мало. Приступы будут только учащаться…

— Что нужно делать?

Что, что… Да разговор сейчас пойдет про деньги, а то я еще не наслушался таких разговоров.

— Два варианта. Или ставить искусственный водитель ритма или выжигать эту дрянь на…

— Сколько стоит водитель?

Услышав цену в у.е. я резво перевожу ее в рубли и где-то в животе возникает холодок — даже если продать квартиру, на такую машинку не хватит. Видел я такие машинки — только их самые крутые и то покупают за счет предприятий. А як же — налоговые вычеты возвращают, берегут копеечку.

— А если выжигать?

— Полностью операция стоит ….

М-дя, сумма меньше, но больше того, что есть на мамином счете, а сам я таких денег и за десять лет не заработаю. Мама Маня у Эльки, конечно, дочь миллионэра, но она как раз в бега ударилась, леди наша высокорожденная, нет у Эля мамки-олигарха.

— Владимир Семеныч, но он же несовершеннолетний, там же бесплатно…

Мой растерянный писк пропадает в уверенном гудении голоса Семеныча:

— Да, есть квоты. Но очередь очень большая, он не один такой. Проблема в том, что ему это необходимо сделать как можно раньше — вопрос о жизни.

— А что, все такие нуждающиеся?

— Почти все. По крайней мере, до вмешательства не все доживают. Да и потом проблем хватает.

— Влад, с его семьей-то все ясно. Мы можем исключить из стоимости операции свою работу и стоимость койки из-за того, что он родственник нашего работника, но остается сама прилада для лечения. Она америкосовская, других нет. Стоит она…

… Как космический корабль…

— Влад, иди пока, Элька тебя ждет. Еще неделю он у нас побудет, попробуем подобрать лечение. Подумай, может, что-то крупное сможешь продать?

— Да, я подумаю…

Я не чувствую под собой ног. А как переться к Эльке с такими делами? С каким лицом? Надеюсь, ему-то ничего не сказали…

В реанимацию я заваливаюсь с правильной позитивной мордой. Главное искусство актера — это привести себя в то состояние, которое изображаешь. Тогда игра выходит натуральной. Вот я и привел себя в состояние «я пересдал контрольный опрос, я отличник, завтра — каникулы!». Улыбка ширше некуда! М-дя!

Элюн лежит немного в стороне от основного потока страждущих, лицо серо-белое, глаза смотрят обреченно. Я наклоняюсь над ним — радости в них все равно нет.

— Эль, я опрос пересдал!

В замученном взгляде мелькает легкий интерес:

— На отлично?

— Да. Семеныч сказал, что возьмет меня на работу сюда через полгода.

— Хорошо…

На бледно-синих губах улыбки нет…

— Эль, а у меня каникулы уже с субботы, две недели. Если хочешь, давай я заберу тебя ненадолго, поживешь у меня, погуляем, в бар сходим.

— Не надо…

— Эль, ну все же обошлось…

— Я хочу домой! Я не хочу больше здесь! Я домой хочу!!!

В голосе Эльки проскальзывают истеричесике нотки, еще немного и он разрыдается в голос.

— А кто сказал, что мы тебя здесь долго держать будем? Вот до понедельника и поедешь к Владу, поживешь, а потом мы тебя снова положим и выжжем эту дрянь раз и навсегда!

Голос Семеныча — как гром с ясного неба, подошел внезапно. Психологически все рассчитано верно — разговор о лечении, потом дать посмотреть на Эльку, а потом родственник готов на очень многое, лишь бы спасти. Цинично-да, конечно, но где набраться этих хреней америкосовских на всех? И кто платить за них будет? Добрые дядьки из соцзащиты? Те, что на машинках по полтора миллиона ездют? Несчастного Эльку только мучили, ни одна сука не поставила вопрос и лишении мамы Мани родительских прав. Хотя… В детдоме бы до самоубийства довели. Или бы в дурку сдали. Госсподи, мальчик мой, что же нам делать-то?