Элька - [51]

— Влаад! — звонкий голосок Эльки застает нас врасплох. Элюн выскочил на лестницу и прыгает вокруг меня.

Светка быстро исчезает. Я пытаюсь улыбнуться малому, выходит плохо.

— Влад, что случилось? Ты как побитый весь?

— Ничего, Эль, устал просто. Как у тебя дела?

— Нормально, сегодня снова был консилиум, сказали завтра зонд в сердце заведут, но это все безопасно. А я совсем и не боюсь.

— Вот и хорошо…

Я подхватываю сумку и прусь в отделение. Элька молча идет следом — он не понимает, что происходит, но мне с ним говорить сил просто нет.

Перед дверью своей палаты он смотрит на меня — может, думает, что я зайду в гости перед дежурством, но у меня сил улыбаться ему просто нет. Эль вжимает голову в плечи и исчезает за дверью. А я захожу в сестринскую и сажусь на диван. Девки пару раз что-то спрашивают у меня, но я не хочу отвечать. А потом на краткие минуты просто засыпаю. Над своей головой слышу чьи-то голоса, но не реагировать я давно научился.

— Влаад, вставай уже, мы пошли домой…

— Ага…

Привычная работа — раскладка лекарств на утро, уколы, просмотр историй болезни. Эль пару раз пытался подойти ко мне, но испуганно отступал — морда моя была сильно неприветливой. Один раз Светка меня выручила, и то только потому, что детская старшая такую сумму должна была запереть в сейфе, а не оставлять на руках у малолетки. А если второй раз? Что тогда делать? И что я могу сказать Эльке — не пойман, — не вор, а вдруг не он? Он, конечно, он, но ведь обидится на недоверие. И что мне потом делать? Не знаю…

Вечер наступает быстро, за окнами уже темно, Элюн мается неподалеку, но близко по-прежнему не подходит.

— Эль, пойдем кушать…

Что ж малого голодом-то морить…

Элька облегченно подхватывается и несется в сестринскую. Я грею картошку с мяском, притаскиваю из раздатки хлеб.

Эленок есть торопливо и молча. Потом, сонно поблескивая сытыми глазами, тихо спрашивает:

— Влаад, а твой зачет завтра?

— Да, сейчас еще немного повторю и — спать…

Эль понимает меня правильно, секс на сегодня отменяется. После того, что он сделал, мне как-то не хочется его целовать, да и он как-то очень сдержан. Чувствует свою вину?

— Влаад, я хочу тебе деньги за телефон отдать. И маме ты ведь что-то давал?

В тонких пальцах три бумажки. Три тысячи.

Мне хочется взвыть, мне хочется его ударить. Я опускаю голову, чтобы Элюнька не увидел мои беспомощные глаза.

— Эль, я отдал деньги, которые ты взял в детском отделении, — чтобы произнести это, над разлепить крепко сжатые челюсти. — Так что эти, считай, твои — мой тебе подарок, купишь потом себе, что захочешь…

То, что я делаю — антипедагогично, вообще не лезет ни в какие рамки. Но я просто не знаю, что делать. Единственный случай моего личного воровства — это была пластмассовая уточка, спертая из песочни у знакомых в частном секторе. Я честно допер ее домой в трусишках, причем она звенела — там был внутри колокольчик. Мама обнаружила покражу сразу и сказала только, что девочка, у которой я ее забрал, будет плакать. Потом мы пошли и отнесли ее обратно. Мне даже поджопничек не дали, просто я долго хныкал, потому что уточка была красивая, и мне жалко было ее отдавать. Потом мама сказала, что воровать можно, только если голодает твой ребенок, это уже не воровство, а просто спасение его жизни. Так и жили…

Элька резко закидывает голову вверх, смотрит на меня почти что с ненавистью.

— Я ничего ни у кого не брал!

Я молчу. Не брал, конечно. Но откуда тогда эти деньги? Мама Маня, не к ночи будь помянута, дала? Или что? Или…

Элька вздрагивает, когда я поднимаю на него глаза.

… Влад… Как он смотрит — как на врага! Но я ничего не сделал. Точнее, сделал, но я заработал эти деньги честно, я не воровал. Это было вовсе другое. И мальчик просто заплатил мне за удовлствие. Мальчик… Да он мой ровесник, только лежит в люксовой палате на нижнем этаже… И что такого? Владу я не изменял. Если за деньги, это не измена, а работа. А работа бывает разная…

Проглатываю горький комок.

— Ладно, Эль, чего тут уж разбираться, дело сделано. Деньги я не возьму, они твои. Книжку себе купишь…

А что говорить! Что шлюха, проститутка мальчишеского роду? А ты спрашивал, как он выживал до встречи с тобой? Кто научил его таким профессоинальным штучкам, которые тебе просто неизвестны? А ведь мимо «Плейбоя» я не прохожу. Ведь кто-то был еще, кроме его суки дяди Сережи, кто-то ласковый, добрый, который смешал в бедной Элькиной головенке понятия белого и черного и получил полную неразбериху. Но вот… после того, что я узнал про него, целовать его губы и касаться его тела мне просто противно. Было уже такое, когда я, хлопнув дверью, вырвался из дома после скандала с матерью, а приехав, обнаружил у возлюбленной кавалера мужеского полу с недвусмысленными намерениями. Тогда я просто шарахнул дверью и ушел, а вот сейчас… Я-то хлопнуть могу, а вот малому куда податься? Им поигрались и бросили.

Элька встает и швыряет эти деньги мне едва ли не в лицо. Так, приехали. Что еще себе позволишь со мной? Ты считаешь, что я просто тряпка?

— Мне они не нужны! — в голосе малого слезы и бессильная ярость.

Еще немного, и я чувствую, что сейчас его ударю. А этого делать нельзя — он больной, все-таки, я просто не имею права на такое. Он не мой брат и, тем более, не мой ребенок. Он-просто пациент нашего отделения, где я работаю и получаю зряплату именно за то, что слушаю бред наших бабок-теток-дедок и не обращаю на него внимание. А завтра у меня контрольный опрос, и, если я его завалю, то мне мало не покажется — диплом полетит точно, а тетка озвереет и предпримет карательные меры. И с мечтой об этом отделении надо будет расстаться — тут и с красными дипломами конкурс, а уж рядового нафиг не возьмут. А тетка протекцию оказывать не будет — и так едва меня терпит.