Элизиум, или В стране Потерянных Снов - [64]

— О нет, — сказал Драко, — нет. Я опять кричал?

Гарри помотал головой.

— Ну. Чего ты уставился, в таком случае?

— Ты разговаривал во сне. Сначала я ничего не понимал… Старушка Трелони как-то раз сказала, и ты, наверное, помнишь? «Во сне мы говорим на языках чужих миров», — Гарри с чувством провыл фразу и ухмыльнулся. — Так вот. Ты говорил на чужом языке. Полная тарабарщина, но как будто… я не знаю. Ты делал паузы между словами и все остальное. Очень странно было послушать.

Он отломил еще хлеба и сунул в рот.

— Даже… мучительно немного. Вроде бы и понимаешь… должен понять, а полная бессмыслица.

Драко провел рукой по лицу. За ночь, от холода, его пальцы — на руках и ногах — свело и ломило, они казались немного чужими, странно мягкими.

— Но это нормально, — уверил его Гарри. — Зато я смог разобрать несколько фраз. Ты говорил: «я превращаюсь! Я уже превращаюсь!»

От ужаса, с которым пришло воспоминание о сне: от того, как ясно он все вспомнил, до мельчайшей детали — Драко затрясся всем телом.

— И потом ты засмеялся. Это было… черт. Это было очень мило. Я никогда не слышал у тебя такого смеха.

Гарри подвинулся, пропуская его. Драко проковылял было к двери, но остановился.

— В такую погоду как-то не улыбается искать, где здесь отхожее место, — проворчал он, скорее чтобы заглушить яркое и настойчивое воспоминание, чтобы только сказать нечто, что имело отношение только к этому — зримому и настоящему — миру.

— О, я сделал в окно, — заявил Гарри. — Там какая-то помойка, внизу, и надеюсь, никто бы не стал возражать.

С испуганным, хитрым смешком Драко подошел к окошку и выглянул. На жухлой бледной траве и правда навалены были груды каких-то гнилых досок, обрывки мешков, куски известки, разбитые горшки и прочая дрянь.

Он закончил преступное дельце и вернулся к Поттеру. Было так холодно, что он почти размечтался о том, чтобы обнять Гарри и вместе забраться под утепленный плащ. Прижаться другу к другу так плотно, чтобы кожа сделалась чужой кожей, дыхание смешалось, и все тепло другого человека перешло бы к тебе.

— Ешь, — предложил Гарри. — Это принес хозяйский слуга. Тот мальчишка. Он кланялся и просил нас быть их дорогими и любезными гостями.

— И ты опять разнюнился и дал ему золотую монету?

— Нет. Хватит с них. Не за что им больше платить. За ночь я так промерз, что утром свои яйца не чувствовал.

— Как поэтично.

— Да, вот уж такой я. Говорю как есть.

Драко взял у него черствую лепешку и отгрыз немного.

— Наутро и не такая уж гадость.

— А назавтра, — подхватил Гарри, посмеиваясь, — и вовсе покажется царским угощением.

— Верно.

— Ничего мне не хочешь сказать?

Драко закрыл глаза и задержал дыхание. Когда он вновь посмотрел на Гарри, то взгляд из-под очков был прежним — немного печальным, задумчивым. Очень-очень сочувственным. Из-за этого взгляда он и решился.

— Сегодня. Я помню свой сон. Точнее… я не помню его: я ЗНАЮ его. До малейшей детали. И это так странно.

— Почему?

— Потому что большинство из них я научился… или они сами… словом. Они пропадают. Стоит мне открыть глаза, увидеть тебя. Или просто начать двигаться и говорить.

— Ну ладно, давай, я могу побыть толкователем снов, — милостиво разрешил Гарри, подавшись вперед. — Давай поспорим на оставшуюся лепешку, что я все смогу объяснить.

— Ты у нас вроде не фанат мадам Трелони, — пробормотал Драко в замешательстве. Такой реакции он не ожидал. Гарри словно приготовился воевать с его сном. С тем, что его мучило. Как будто Гарри рассматривал эти сны… как вызов? Как нечто, что претендует на то, что на самом деле принадлежит только…

Драко оборвал сам себя и протянул Гарри хлеб.

— Не буду спорить. Я не слишком голоден.

Гарри поднял бровь: «ну-ну», однако забрал лепешку и бережно спрятал в свою сумку.

— Если не хочешь, то не говори. Оставь это при себе. Но есть примета: расскажешь сон, и он отвяжется.

— Слушай, Поттер. Ты откуда только набрался этой бабьей мудрости?

— Теща, — беззлобно заметил Гарри.

Драко подумал о собственной теще. С этой магглой он хорошо, если за все время знакомства парой фраз перекинулся. Мало того, что она была актрисой — и актрисой, если он не ошибался, чрезвычайно среди магглов известной — это еще можно было перенести. Но она, как многие ее коллеги по цеху, была непроходимо, ужасающе, невероятно глупа. Будучи замужем за магом, и с дочерью, которая проучилась в Хогвартсе семь гребаных лет, эта дамочка всю жизнь полагала, что муж у нее просто «с чудинкой, но замечательный парниша», а дочь — «очаровательное существо, жаль, что я не уделяла ей много внимания, карьера, знаете ли! И представьте, закончила дорогущую частную школу в Шотландии».

А половину всего, что творилось в доме и вокруг нее — да хоть и в Косом переулке, например — звездная теща Драко Малфоя принимала за искусно поставленные спецэффекты. Или за милые такие фокусы, которые все разыгрывают, чтобы ее, кумира театральной сцены Лондона, лишний раз повеселить. Драко не удивился бы, если бы м-м Гринграсс так и сошла в могилу в полной уверенности, что прожила самую что ни на есть спокойную и полную очаровательных сюрпризов жизнь с престидижитатором-любителем, или с неудачливым циркачом… Нельзя было сказать, впрочем, что мистер Гринграсс пытался развеять эти иллюзии. Жену свою он обожал до дрожи в коленках, а во всем остальном руководствовался принципом «лучшее — враг хорошего».