Елизавета. Золотой век Англии - [59]

.

Эссекс жаждал как можно скорее вновь оказаться в центре политической жизни. Ему был необходим союзник, который помог бы решить его судьбу, и выбор его пал на Уолсингема. Стараясь завоевать расположение начальника королевской разведки, Эссекс решил совместить приятное с полезным и начал оказывать знаки внимания его дочери, двадцатидвухлетней Фрэнсис, вдове Филипа Сидни. Благосклонности зрелой не по годам девушки с обворожительной улыбкой и длинными изящными пальцами пытались добиться многие. Доподлинно неизвестно, когда именно она начала встречаться с Эссексом, однако весной 1590 года, когда они втайне обменялись брачными обетами, она уже ждала от него ребенка. Эссекс и Фрэнсис были вынуждены скрывать свою связь, поскольку ранее королева недвусмысленно дала понять, что не считает Уолсингема и его жену и дочь ровней благородному графу, а сам он отлично осознавал, что новость о его женитьбе приведет ее в бешенство[466].

Эссекс бесстыдно использовал Фрэнсис для достижения собственных политических целей. Он никогда не был по-настоящему в нее влюблен, и уже вскоре после свадьбы он, не стесняясь жены, с прежним усердием продолжил закреплять свою сомнительную репутацию ловеласа. За следующие полтора года он был замечен в связях с несколькими придворными дамами, одна из которых, Элизабет Саутвелл, внучка Кейт Кэри, от него забеременела[467]. Расправа обещала быть жестокой: королева, испытывавшая по отношению к своим юным придворным дамам чувства сродни материнским, рьяно стремилась оградить их от проявлений мужского распутства. Елизавета смотрела на секс до свадьбы с неодобрением, признавала союзы лишь между людьми равного социального положения, считала, что окончательное решение о замужестве ее придворных должно оставаться за ней и отцом невесты в том случае, если он жив, и порицала беременности вне брака[468]. Эссекс умудрился пойти сразу против всех этих правил. На короткое время он сумел себя обезопасить, за взятку убедив человека по имени Томас Вавасур, который был старше его и также состоял на службе у королевы, взять на себя ответственность за беременность Саутвелл и отправиться под арест вместо него. Однако правда о его тайной женитьбе на Фрэнсис Уолсингем и совращении Элизабет Саутвелл грозила выйти наружу в любой момент[469].

Надеждам Эссекса на то, что положение его тестя поспособствует его собственному продвижению по карьерной лестнице, не суждено было оправдаться. Уже несколько лет Уолсингем то и дело болел; его беспокоили «застой жидкости» и «прилив крови к глазу»[470]. В августе 1589-го он писал Бёрли: «Ваша светлость, я приказал, чтобы мне прочли письма, присланные Вами. Врачи просят меня оставаться в постели. Они не берутся предсказать, когда очередной приступ моей лихорадки настигнет меня в следующий раз»[471]. На короткое время Уолсингем возвращается к обязанностям члена Тайного совета, но 1 апреля следующего года у него случается инсульт. Министр уже давно подумывал уйти на покой, с тех самых пор, как при его участии был раскрыт заговор Марии Стюарт, королевы Шотландии, против Елизаветы. Теперь он понял, что время пришло. После долгих лет службы Уолсингем обратился к королеве с прошением об отставке. На следующий день его секретарь отправил ему ободрительное письмо, в котором сообщил, что «уведомил Ее Величество о Вашем вчерашнем приступе», и добавил, что «она пообещала отыскать Вам замену в ближайшее время. Можно надеяться, что уже скоро Совет вновь соберется в полном составе и Вы будете полностью освобождены от обязанностей»[472].

Через четыре дня Уолсингема не стало. Следующим вечером в десять часов в соборе Святого Павла состоялась тихая погребальная церемония. Королева, руководствуясь последней волей усопшего, обошлась без «пышных прощаний, обычных для тех, кто служил мне». Распоряжения Уолсингема касательно скромных похорон не имели никакого отношения к его протестантской вере. Дело было лишь в том, что ранее он выступил поручителем Филипа Сидни, взявшего заем в размере 17 000 фунтов, и не успел его выплатить[473]. Если Елизавета хоть сколько-нибудь и горевала об этом человеке, она не подала виду. В глубине души она так никогда и не смогла простить ему его роли в процессе над Марией Стюарт и в ее казни.

30 июня Бёрли писал графу Джованни Фильяцци, флорентийскому послу в Мадриде и одному из тех, с кем Уолсингем при жизни был очень близок, письмо следующего содержания:

Полагаю, Вам уже известно или станет известно к тому моменту, как это письмо окажется у Вас в руках, о кончине господина министра Уолсингема, который, по старинному выражению, покинул сей мир 6 апреля. И пусть душа его, как я совершенно убежден, ныне пребывает в раю, Ее Королевское Величество и все ее подданные, а также все те, кого он называл друзьями, как и я сам, скорбят об этой утрате. Все мы потеряли человека, который долго и безупречно служил своей стране. Я потерял также и друга, чьим расположением дорожил.

Многие из бывших протеже Уолсингема после его смерти оказались весьма обеспокоены собственными карьерными перспективами, и беспокойство это побудило их влиться в ряды сторонников Эссекса. Они уговаривали своего нового лидера «добиваться высокого положения у себя на родине», прокладывая путь наверх по служебной лестнице по старинке, через упорный труд в министерствах и государственных учреждениях. Но такие способы были не для Эссекса. Графу, как поговаривали при дворе, «на долгий путь недостало бы выдержки»