Елизавета. Золотой век Англии - [139]

Друзья Эссекса заставили его наконец-то оценить всю серьезность положения. На сей раз он был готов смириться. Он стал писать королеве в подобострастной манере, которую она так любила[1262]. В письме, единственный уцелевший фрагмент которого написан почерком Рейнольдса, он говорит, что «смиренно и откровенно» признает свой проступок; что «терпеливо» сносит ее гнев и умоляет, «чтобы чаша сия минула его». Он взывает к ее тщеславию, умоляя подумать о том, «сколь непомерно больше Вашей царственной и ангельской натуре подошло бы милосердие, которое некогда счастливый, а ныне самый печальный Ваш воспеватель прославлял бы, а не вынесение приговора, который загубит и искалечит того, кто презирает жизнь, хотя был призван отдать ее, служа Вам»[1263].

Вновь сработало. Елизавета не хотела держать его в тюрьме до скончания дней и не имела намерения лишать его жизни. Узы былой привязанности были разрушены незадолго до того, как его отправили в Ирландию, когда он неосмотрительно повернулся к ней спиной и оскорбил ее. Но, несмотря на это, она решила остановить судебный процесс, который мог выйти из-под ее контроля, едва начавшись.

Она вмешалась в самый последний момент, вечером 12 февраля. К тому времени Сесил вернулся из Ричмонда в свой дом на улице Стрэнд, чтобы подготовиться к предстоящему слушанию. Королева, тоже находившаяся в Ричмонде, велела Томасу Уиндбэнку, исполнявшему обязанности ее доверенного секретаря и одновременно служившему Сесилу, связаться с последним и отправить ему письмо. Скрывая свои намерения, она объяснила Уиндбэнку, на которого была возложена сложная задача точно передать ее слова, что ей «не хотелось бы упускать» судебный процесс в Звездной палате, и все же, если Сесил, Ноттингем, Бакхёрст и главный судья Попхэм «считают, что можно провести его в другое время и в другом месте в ее присутствии», то так тому и быть. В противном случае она конечно же «явилась бы завтра, такова воля Ее Величества, которую ваша честь обязаны сообщить Совету»[1264].

Это полное лукавства послание было тщательно продумано так, чтобы создать впечатление, что, останавливая процесс, она просто уступает Совету, не давая заподозрить ее причастности к такому решению. Как проницательно заметил Сесил в записке, написанной им за несколько лет до того, когда он оказался в весьма похожем положении: «Это значит, что королева желает, чтобы ее министры сделали то, чего она не может открыто сделать сама»[1265].

Даже после этого, не желая связывать себя какими-либо письменными обязательствами, она призвала Уиндбэнка снова, внимательно прочитала письмо три или четыре раза, «прежде чем закрыть [запечатать]», а затем приказала ему не отправлять его, сказав, что «лорд-адмирал и остальные достаточно хорошо знают ее желания и помыслы, а потому ей не нужно было писать»[1266].

В отличие от Уильяма Дэвисона, посланного сообщить о вынесении смертного приговора Марии Стюарт, Уиндбэнк хорошо понимал, что происходит и как ему действовать. Он помчался в конюшню, вскочил на коня и «с великой поспешностью» поскакал в Лондон, чтобы предупредить Сесила, что суд нужно отменить — по крайней мере до тех пор, пока настроение королевы не изменится[1267].

Благодарность Эссекса была вполне искренней. «Стоя на коленях, я от всего сердца признаю бесконечную доброту Вашего Величества в удовлетворении моей просьбы», — говорит он в другом письме, составленном Рейнольдсом, которое также должно было произвести на Елизавету должное впечатление. «Бог, зрящий в сердцах людей, — продолжал он, — знает, с какой верой я клянусь посвятить остаток своей жизни… подчиняясь, веря и горячо исполняя волю Вашего Величества». «Я буду жить и умру Вашим самым смиренным вассалом»[1268], — торжественно заявляет он.

Конечно же на этом его проблемы не закончились. Хотя в марте ему было позволено вернуться в Эссекс-хаус, теперь он стал пленником сэра Ричарда Беркли, который хранил у себя все ключи от дома, спал в соседней комнате и имел приказ от королевы никому не позволять наносить визиты Эссексу без ее разрешения[1269]. Стремясь облегчить свое положение, Эссекс пишет ряд жалостливых писем, умоляя Елизавету о милости. В его лице, уверяет он ее, она имеет «слугу, с которым никто не мог бы сравниться в смиренной и бесконечной любви». Он же в ее лице имеет «даму, нимфу и ангела, которая смотрит на меня милостивым взглядом, когда весь мир хмурится». Он заявлял, что единственное его желание — «искупить прежние обиды» и «вернуть более чем милостивое расположение Вашего Величества»[1270].

И все же он не был свободным человеком. Он не появлялся при дворе, а его недруги в Совете продолжали его преследовать. Науськивал их и Рэли, который с помощью Сесила восстановил утраченную благосклонность Елизаветы и вернул себе свой прежний пост капитана королевской гвардии. Подходящий момент настал в мае 1600 года, когда лондонский типограф, возможно подстрекаемый Генри Каффом, сделал попытку опубликовать сочинение, горячо защищавшее все действия Эссекса со времени осады Руана. Эссекс начал работу над ним во время своего путешествия домой из Кадиса в 1596 году и уже успел распространить рукопись среди своих друзей и поклонников