Елизавета. Золотой век Англии - [138]
Готовясь к худшему, секретарь Эссекса Эдуард Рейнольдс поручил искусному политическому интригану Генри Каффу просмотреть личные бумаги графа, чтобы найти что-нибудь, что могло бы «прояснить хотя бы один из пунктов», касающихся его деятельности в Ирландии[1251]. Но особенно беспокоили Рейнольдса поведение и манеры Эссекса. Если бы он хотел «покончить со своими бедами», признавался Рейнольдс Каффу, то лучше всего было бы «проявить скромное уважение к Ее Величеству», но «если он будет спорить и изъясняться высокопарно», то «провалится еще глубже и навсегда лишится всего, что имеет». Смиренная покорность, однако, была несвойственна человеку, позволявшему себе размышления о том, могут ли государи ошибаться[1252].
От напряжения Эссекс заболел. В отличие от прежних психосоматических болезней, которые обострялись или притуплялись в зависимости от расположения королевы и его собственного настроения, на сей раз недуг был настоящим. Он ослаб и слег: ноги его распухли, силы оставили его. Послали за врачами, но обращение к королеве с просьбой о том, чтобы осмотр провел ее собственный главный врач, доктор Браун, не было услышано, хотя она с неохотой позволила врачам графа проконсультироваться с Брауном, при условии что он сам не станет осматривать Эссекса[1253]. Месяц спустя, когда стало ясно, что Эссекс действительно может умереть и собирается составить завещание, она смягчилась, послала к нему доктора Брауна и позволила графу прогуливаться по саду[1254]. В конце концов, она жаждала мести не настолько сильно, чтобы позволить ему умереть: когда его состояние стало совсем тревожным, к его постели было приставлено восемь врачей, послан способствующий выздоровлению бульон, а самого Эссекса было приказано разместить в более удобной опочивальне Эгертона[1255].
Тем не менее семья Эссекса уже не надеялась увидеть его живым. Фрэнсис, которая отчаянно желала с ним встретиться, несмотря на то что в зените своей карьеры он цинично пренебрегал ею, наконец-то получила разрешение навещать его, пусть и только днем. На ночь она возвращалась в Уолсингем-хаус[1256]. Сестра графа Пенелопа умоляла о такой же привилегии, но ей Элизабет отказала[1257]. Пыталась завоевать симпатию королевы и мать Эссекса, Летиция Ноллис, послав ей в качестве подношения платье стоимостью 100 фунтов стерлингов, но тщетно[1258]. Елизавета демонстративно отказалась принять от графа даже новогодний подарок, при этом щедро наградив Сесила за дары, преподнесенные им[1259]. И когда некоторые благонамеренные, но неблагоразумные лондонские проповедники возносили публичные молитвы за графа, им угрожали Звездной палатой и наказанием за подстрекательство к мятежу[1260].
В течение полутора месяцев Эссекс болел, а его недруги в Тайном совете продолжали собирать против него улики, но не находили достаточных оснований для того, чтобы судить его как изменника. Улику вручил им сам Эссекс, заказав у одного из лучших лондонских граверов Томаса Коксона свой конный портрет, на котором он был бы облачен в доспехи наподобие тех, что изображены на посмертном портрете его отчима работы Роберта Вогана. Как известно, на том портрете под сценами крушения Армады и битвы при Зютфене имелась надпись. В подражание этому замыслу Эссекса изобразили на фоне тех мест, где он когда-то одержал победы: в Кадисе, на Азорских островах, а также — что весьма спорно — в Руане и Ирландии. Однако в то время как под портретом Лестера всего лишь перечислялись его титулы и почести, надпись, сделанная на портрете Эссекса, провозглашала его «добродетельнейшим, мудрейшим, милосердным и богоизбранным». Помимо этого — будто бы сделанного было мало — граф решил распространить среди друзей копии своей прошлогодней переписки с Эгертоном, в которой он задается вопросом: «Не могут ли и правители ошибаться? И разве не могут быть подданные оболганы и оклеветаны? Ужели безгранична земная власть?»[1261]
Публикация гравюры Коксона, на которой Эссекс провозглашался богоизбранным, вкупе с его письмом к Эгертону оказалась тем звеном, которого недоставало для вынесения обвинения в государственной измене, справедливого, — в этом Елизавета была уверена. Потому, когда здоровье графа достаточно восстановилось, он был вызван в Звездную палату на суд: слушание дела было назначено на четверг, 13 февраля 1600 года. Звездная палата не могла вынести смертный приговор, однако у нее имелись полномочия накладывать неограниченные штрафы и приговаривать к пожизненному заключению. Для Эссекса, ценившего свою честь больше жизни, смерть была бы предпочтительнее.
