Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - [165]

Король дал согласие — в принципе. Но прежде чем появиться откуда пи возьмись в русской столице, питомец Гиппократа должен был преодолеть бесчисленные затруднения. Пуассонье в ту пору исполнял должность главного врача французской армии в Вестфалии. Под каким же предлогом он должен покинуть войско, если его миссия так секретна? Государственный секретарь в военном ведомстве Польми, его непосредственный начальник, в число посвященных не входил. К тому же надо было подыскать себе преемника, а одним из опустошительных последствий войны в Америке было то, что численность хирургов и военных врачей сильно сократилась^{951}. К тому же в связи с надобностью соблюдать тайну возникала еще одна проблема: в качестве персоны какого ранга Пуассонье должен появиться в Петербурге, чтобы быть принятым при императорском дворе и встречаться с Елизаветой?

А припадки между тем настигали государыню от месяца к месяцу все чаще; следовало опасаться за ее жизнь. Прусская армия успешно сопротивлялась напору союзных сил — Фридрих одержал победы под Росбахом и Лейтеном. Только у русской армии оставался шанс раздавить его и прогнать из Саксонии и Силезии. Но стоит Елизавете умереть, и ее племянник тотчас отведет свои войска, порвет с коалицией, и Гогенцоллерн будет спасен. Здоровье императрицы стало вопросом общеевропейского значения, ее смерть сулила тяжкие последствия. Поэтому Людовик лично вмешался, чтобы ускорить ход событий и поторопить отъезд врача на восток. И вот Пуассонье, проделав путь через Варшаву и Митаву, обосновался в Петербурге на исходе октября 1758 года. Едва прибыв туда, он имел беседу с маркизом Лопиталем, который поделился с ним своими впечатлениями касательно здоровья Елизаветы. Несмотря на ее сияющий вид, он подметил несколько беспокоящих признаков: легкое конвульсивное покашливание, мешки под глазами, заметные, несмотря на толстый слой крема и пудры. Пуассонье предположил грудную водянку. И стал в ожидании встречи с Кондоиди расспрашивать других людей, каково, на их взгляд, общее состояние государыни^{952}. Тут обнаружилась новая проблема: Елизавета терпеть не могла разговоров о своем здоровье и отказывалась принимать лекарства. Она, по своему обыкновению, все откладывала встречу с посланцем Людовика. Кончилось тем, что Воронцов передал ему доклад с описанием состояния здоровья императрицы. В послании к Берии, датированном 30 ноября 1758 года, французский врач писал, что, но его впечатлению, жизнь Елизаветы в большой опасности. Кроме кашля, «отчасти истерического», вкупе с одышкой ему внушала беспокойство отечность ног. Гипотезу насчет грудной водянки он подтверждал, но предполагал, что имеет место также инфильтрация жидкости в легкие. Надобность поговорить с императрицей о ее недомоганиях Пуассонье считал неотложной, без этого нет возможности «открыть глаза ее врачу» и найти средства, чтобы ее вылечить^{953}.

Фридрих, хорошо осведомленный о запутанных перипетиях, творящихся при русском дворе, без колебаний принялся распускать слухи, что дни Елизаветы сочтены. Великий князь и Екатерина, в подробностях описывая английским представителям терзающие царицу приступы, лишь способствовали тому. Личный врач Фридриха II, имевший доступ ко всем сведениям, раздобытым затем, чтобы проанализировать состояние здоровья Елизаветы, объявил ее неизлечимой и поделился своим заключением с газетчиками. Пуассонье пришлось в срочном порядке опровергать эти упорные слухи, раскрыв таким образом секрет своей миссии^{954}. Наступил январь 1759 года, а он все еще не был удостоен приватной аудиенции. Шуазель, преемник Берии на посту министра иностранных дел, не скрывал досады. Наверняка во всем повинен Кондоиди, вот кто из зависти препятствует встрече своей больной с другим врачом, а это так важно для судеб Европы! Лучше бы обратиться к Ивану Шувалову, его «склонность к наукам» позволяет надеяться на серьезный разговор и, может быть, на долгожданный осмотр императрицы^{955}. На исходе февраля Пуассонье сообщает, что стараниями Воронцова и Шувалова получил повышение, именуется теперь врачом-консультантом, но все еще в глаза не видел главного заинтересованного лица. Отсюда он делал вывод, и не без оснований, что Елизавета не хочет узнать правду, бежит от нее. Поддерживая видимость прекрасного здоровья, она, все еще привлекательная, «скрывает от себя» нависшую над ней опасность, капризничает, не желает принимать лекарства. Ее характерная нерешительность побуждает царицу откладывать встречу, грозящую напомнить ей, что она больна. В то время, когда врач писал об этом, состояние Елизаветы вновь резко ухудшилось. Если верить Шувалову, воспаление стало проступать у нее на лице, появились кровоизлияния и подозрительные пятна на руках и на ногах: там стали возникать, кровоточить и тут же зарубцовываться какие-то язвы. На сей раз врач определил давнишнее, по-видимому, недолеченное заболевание матки, к которому прибавилась «цинготная порча» в крови, заполняющей легкие. Но Елизавета продолжала восставать против медикаментозного вмешательства, так что врачам приходилось ограничиваться «паллиативными средствами» вроде промываний и кровопусканий