Елизавета I - [15]

Ясно, что девочка давно уже выросла из роскошных одежд, которые были сшиты когда-то по приказанию матери, а тем, чтобы завести новые, размером побольше, никто не озаботился. «Нет у нее, — продолжала леди Брайан, — ни платьев, ни юбок, ни нижнего белья, ни теплой одежды, ни корсета, ни носовых платков, ни теплых перчаток, ни ночных шапочек». Она осталась совсем раздетой, и леди Брайан ничем не может ей помочь. Нужда в одежде и сейчас ощущается очень остро, а что будет, когда король в очередной раз повелит, чтобы Елизавета предстала перед двором? Ведь в таких случаях именно в обязанности гувернантки входит, чтобы она выглядела, как подобает королевской дочери, и одежда в этом играет далеко не последнюю роль.

Состояние гардероба Елизаветы отражало общее убожество ее двора. Управляющий, Джон Шелтон, в чьи обязанности входили поставки мяса, круп, вина и иных продуктов, писал тому же Кромвелю вскоре после леди Брайан. И смысл письма был тот же: деньги кончаются, нужны деньги. Но это был глас вопиющего в пустыне, ведь всего неделю назад королевский секретарь Брайан Тьюк ясно дал понять, что он ничем или почти ничем не может помочь Шелтону и надеется, что впредь тот не будет обращаться к нему с подобными просьбами.

Тем не менее каким-то загадочным образом и мясо, и птица, и рыба, густо приправленные разнообразными специями, что было вообще характерно для тюдоровской кухни, исправно поступали на стол Елизаветы. На этой-то почве и произошло главным образом столкновение между Шелтоном и леди Брайан, о чем последняя в подробностях писала Кромвелю. Управляющий, во всеуслышание объявлявший себя «хозяином дома» («Что это такое, — писала старшая гувернантка, — я представить себе не могу, ибо ни с чем подобным ранее не сталкивалась»), настаивал, чтобы Елизавета садилась за стол со взрослыми, где таились соблазны в виде «дичи, фруктов и вина»; леди Брайан же, страшась, как бы девочка не заболела, всячески пыталась умерить ее детский аппетит.

Обращаясь к Кромвелю, она просила его вмешаться, что поможет не только установить более здоровый режим питания, но и сэкономит деньги. Елизавете следует трапезничать в собственных апартаментах и есть не больше, чем кусок баранины или дичи. А оставшегося вполне хватит, чтобы прокормить одиннадцать ее личных слуг.

Была и еще одна причина, побуждавшая удерживать Елизавету в ее личных апартаментах. «Видит Бог, — писала леди Брайан, — у миледи сильно болят передние зубы, режутся они крайне медленно, и я очень беспокоюсь за Ее Светлость». Судя по всему, старшая гувернантка была весьма чадолюбивой особой: «От души надеюсь, что зубами она скоро мучиться перестанет, ибо во всем остальном я в жизни не видела такого замечательного ребенка. Боже, сохрани Ее Светлость!»

Пока Елизавета сражалась со своими «передними зубами», а леди Брайан с управляющим, остальные слуги совсем забросили свои обязанности и целыми днями браконьерствовали в королевских охотничьих угодьях. И в Хансдоне, и в Хэтфилде — где обычно жили королевские дети — было полно оленей, и только через несколько месяцев егеря, которым сначала попалась на пшеничном поле спрятанная оленья голова, затем целый олень с оленихой в служебных помещениях (а помимо того поступил донос некоего Роджера из Бейкхауса), обнаружили, что дело неладно. В конце концов все выплыло наружу. Роджер и сам оказался нечист на руку, работая в одной компании с Ральфом из Чэндлери и еще несколькими слугами управляющего. Заручившись поддержкой по крайней мере одного из егерей, браконьеры загоняли оленей собаками, а однажды даже воспользовались арбалетом. А главный мошенник, по имени Ральф Шелтон, постреливал птиц и «разогнал всех старых слуг». Соблазнительно было бы поискать связи между Ральфом и управляющим Джоном Шелтоном, но даже если они и были в родстве, последнему ни за что бы не удалось спасти родича как минимум от тюремного заключения; случалось ведь, что и за меньшие провинности казнили.

Одним словом, устроен двор был плохо и явно нуждался в обновлении. Осенью 1536 года в Хансдоне появилась новая старшая гувернантка, а следом за ней еще несколько слуг, что обещало немалые перемены. Так печальное детство Елизаветы вступило в новую фазу.

ГЛАВА 4

Юность моя — весна в морозах забот,

Радостный пир — трапеза бед и невзгод.

Поле мое — тернии без числа,

Счастье мое — надежду — боль унесла.

Жизнь моя пролетает — но где ж рассвет?

Ныне живу еще, завтра уж жизни нет.

Заступив на должность старшей гувернантки Елизаветы, Екатерина Чемпериоун оказалась в самом центре немаленького, в общем, двора, пребывавшего в основном в Хэтфилде, графство Хартфордшир. Каменный замок в старом стиле с низкой башней в центре и довольно уродливыми башенками с бойницами по бокам представлял собою довольно заброшенное строение — во всяком случае, не для особ королевской крови, — хотя земли вокруг было полно, да и пейзаж во всех отношениях приятный. Лесистые охотничьи угодья, привлекавшие жадное внимание нерадивых слуг, расстилались на много миль вокруг, неподалеку располагался выгон для домашних животных, где в изобилии водились также и кролики. Деревенский воздух был чист и свеж, особенно в сравнении с влажной, душной атмосферой Лондона с его туманами и грязью, столь способствовавшей распространению всяческой заразы. Для Елизаветы, которой на протяжении всей жизни приходилось немало путешествовать, Хэтфилд всегда оставался славным, уютным домом, другие места, где протекало ее детство, — Хаисдон, Эшридж, Мур да и иные, поменьше — представляли собою всего лишь временное убежище, куда она переезжала, когда в Хэтфилде проводились ремонтные работы.