Элизабет Костелло - [35]

— Кто этот человек? — спрашивает она.

— Авраам Стерн, поэт. Очень уважаемая личность. Он живет здесь с незапамятных времен.

Джон читает написанный от руки текст:

Уважаемая госпожа Костелло, прошу извинить, что не явился на ужин в Вашу честь. Я читал Ваши книги, знаю, что Вы человек серьезный, и у меня нет оснований сомневаться в искренности того, о чем Вы говорили на лекции. В ее основе лежит мотив «преломления хлеба» — древнейший библейский символ примирения. Ваш тезис, если не ошибаюсь, состоит в следующем: отказываясь «преломить хлеб» с теми, кто истреблял нас в Аушвице, мы не должны разделять его и с теми, кто истребляет животных. Для доказательства собственной позиции вы использовали расхожее сравнение судьбы евреев, уничтоженных в Европе, со скотом, который везут на бойню. По Вашей логике, евреи умирали словно скот, следовательно, можно сказать, что скотину уничтожают как евреев. Такую подмену понятий, такую игру слов я не могу и не хочу принимать. Вы неверно понимаете природу сходства; более того, я подозреваю, что Вы делаете это намеренно, а это уже святотатство. Человек сотворен по образу и подобию Божию, но это отнюдь не значит, что Бог имеет облик человека. Если с евреями обращались как с животными, это не означает, что с животными обращаются как с евреями. Подобная подмена понятий оскорбляет память погибших. Зарабатывать себе популярность на ужасах холокоста — прием дешевый и Вас недостойный.

Простите за прямоту. Вы сами сказали, что слишком стары для того, чтобы тратить время на пустую светскую болтовню. Я тоже человек далеко не молодой.

С уважением Авраам Стерн.

Джон доставляет мать на семинар, а сам отправляется на собрание. Оно тянется бесконечно, и на семинар в Стаббс-Холле Джон добирается лишь к половине четвертого. Когда он входит, мать как раз говорит, и он, стараясь не шуметь, усаживается возле самых дверей.

«В поэзии такого рода, — слышит он, — животные выступают как носители определенных качеств человека: лев олицетворяет мужество, сова — мудрость и так далее. Даже в данном стихотворении пантера у Рильке важна не сама по себе, а как определенный символ. Она неразличима, вся она — пляска вращающегося вокруг одного центра заряда энергии — образ, заимствованный из элементарной физики. Дальше этого Рильке не идет. Для него пантера — живое воплощение силы, которая высвобождается в результате атомного взрыва. Пантеру удерживают не прутья клетки, а то, к чему эти прутья ее принуждают, — бесконечный бег по кругу, который притупляет волю, словно укол наркотика».

Пантера у Рильке? Что еще за пантера, недоумевает Джон. Видимо, это отражается на его лице, потому что сидящая рядом девица сует ему программку: да, действительно, там упомянуты названия трех стихотворений: «Пантера» Рильке и два стихотворения Теда Хьюза: «Ягуар» и «Еще один взгляд на ягуара». У Джона не нашлось времени их прочесть.

«Хьюз — противник позиции Рильке, — продолжает мать. — Место действия у него то же, что и у Рильке, — зоопарк. Однако на этот раз завороженной, загипнотизированной оказывается толпа зрителей. Среди этой толпы и сам поэт. Он потрясен, он вне себя от ужаса, ибо он способен понять больше и глубже, чем кто-либо другой из зрителей. Взгляд ягуара не мутный, как у пантеры. Напротив — его глаза сверлят мрак пространства. Для него не существует клетки, он везде и повсюду. Везде и повсюду, потому что его самосознание не абстрактного, оно кинетического порядка. С помощью мускульной энергии он перемещается в пространстве, по своей природе принципиально отличном от трехмерной коробочки Ньютона, — это круговое пространство, не имеющее начала и конца.

Итак, если не касаться этической стороны заточения в клетки больших по размеру животных, мы можем сказать, что Хьюз инстинктивно нащупывает свой путь к совершенно иному пониманию сути существования. Этот опыт понимания не совсем чужд и нам с вами, поскольку переживаемое людьми перед клеткой сродни тому, что испытывает на бессознательном уровне спящий. В этих стихотворениях мы узнаём ягуара не по внешним его признакам, а через то, как он двигается. То есть его тело представлено через его движения, через жизненные силы, заключенные в его теле. Оба стихотворения призывают нас представить себя двигающимися в ритме животного, телесно отождествить себя с ним.

Я хочу особо подчеркнуть, что в стихотворении Хьюза речь не о том, чтобы осознать себя ягуаром, а именно о том, чтобы ощутить себя в его телесной оболочке. Сегодня я как раз намерена говорить о поэтической композиции, целью которой не является стремление воплотить свою идею посредством описания животного; это стихотворение не о животных, а повествование о связях с ним человека.

Особенность подобных поэтических опусов состоит в том, что независимо от прочности и глубины этих связей объекту изображения они глубоко безразличны. В этом их главное отличие от любовных стихотворений, цель которых — растрогать предмет страсти.

Дело не в том, что животному все равно, что мы о нем думаем. Дело в другом: облекая поток наших чувств в словесную форму, мы не оставляем животному шансов на понимание. Потому стихотворение о животном нельзя считать подношением ему, в отличие от любовного стихотворения, обращенного к предмету страсти. Последнее существует в системе человеческих отношений, куда животным путь заказан. Вы удовлетворены моим ответом?»