Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира - [29]

Гнев Наполеона был лицемерен: он сам широко прибегал к услугам шпионов и добивался от своих подчиненных их методического и постоянного насаждения, лично определяя основные направления деятельности, входил в малейшие детали. Не осталась без внимания и Россия. Под видом путешественников и торговцев, монахов и артистов, врачей и гувернеров направлялись в Россию тайные агенты. Центром шпионажа являлось посольство Франции в Петербурге. Львиная доля пяти миллионов франков, выделяемых на особые нужды, с 1810 года стала направляться в Россию: Наполеон требовал, чтобы его посольство ежемесячно присылало обозрение русских вооруженных сил[30]. Одним из наиболее успешно действовавших французских шпионов был капитан де Лонгерю, адъютант посла Франции в Петербурге Ж. А. Лористона.

Процесс Мишеля — часть большой политики, и можно было лицемерно метать громы и молнии в адрес России за ее «неблаговидные действия в мирное время» и негодовать по поводу недостойного поведения личного представителя российского императора. По словам прокурора, «за спиной соблазненного чиновника постоянно стоит Чернышев. Это он внушил и приказал выполнить этот длинный ряд преступных деяний». Прокурор называет Чернышева «самым нескромным, самым предприимчивым из дипломатов».

Мишель, согласно его показаниям в суде, познакомился с Чернышевым после отъезда Нессельроде из Парижа через Вертингера. Произойди такое знакомство раньше, Мишель не стал бы скрывать этого факта, к тому же более раннее появление Чернышева на горизонте Мишеля устроило бы и суд, так как укладывалось бы в предлагаемую схему «самый нескромный». О существовании Мишеля Чернышев узнал более чем за год до того, как воочию увидел его. Узнал об этом от Нессельроде, с которым его связывало тесное сотрудничество. В письме военному министру от 20 августа 1811 года Чернышев в превосходных тонах рекомендует Нессельроде в связи с его отъездом из Парижа. Отмечая высокие профессиональные качества, Чернышев пишет, что «дружба, которая нас связывает, и отношения духовной близости и доверия, установившиеся между нами, являются свидетельством тому, что образ мыслей и оценка действительности у нас одни и те же». Однако ссылки на Мишеля (без упоминания его имени) появляются в письмах, адресованных Барклаю, лишь в апреле 1811 года. К этому моменту наконец «заработал» Мишель, молчавший весь 1810 год. И заработал благодаря Чернышеву, который через Нессельроде направлял деятельность Мишеля.

Чернышев «вдохнул» жизнь в Мишеля, через Нессельроде подсказал, как найти выход на отдел по передвижению войск, где раньше работал Мишель, как оправдать интерес к разведывательной информации Мозесу, Сальмону и Саже. Чернышев в письмах Барклаю не умаляет ценность передаваемой посольством информации, а лишь сообщает, что дополняет ее теми или иными сведениями.

Проанализируем картину поступления разведывательной информации от Мишеля после отъезда Нессельроде. С октября 1811-го по январь 1812 года Куракин из Парижа направил весьма ограниченное количество разведывательных сведений (на двух листах) военного характера. Очевидно, в это время Мишель пытается отойти от сотрудничества. Объясняется это атмосферой в военных ведомствах, где открылась охота на шпионов. Крафт, которому был передан на связь Мишель, или не мог, или не хотел переломить ситуацию. В создавшихся условиях Чернышев через Вертингера разыскал Мишеля, не стесняясь даже посетить его на дому, и уговорами, посулами, угрозами заставляет продолжить работу. Результатом давления на Мишеля явилась подробная сводка на 44 листах о составе и расположении французских войск к 15 февраля 1812 года. Повторно вернув к сотрудничеству Мишеля, Чернышев мог со спокойной совестью «отсечь» его от посольства в лице Крафта или поддерживать его работу в интересах посольства на установившемся формальном уровне. Однако Чернышев этого не сделал. Вероятно другое — он стал давать отдельные задания Мишелю, которые тот и выполнял, не ставя об этом в известность Крафта.

Несостоятельно утверждение, прозвучавшее на суде и повторяемое рядом исследователей, о том, что «Чернышев списывал из работы, приготовленной Крафту, то, что ему было нужно». Несостоятельно, во-первых, потому, что отсутствовала информация как таковая, которую можно было бы списать. Во-вторых, в течение 1811-го — начала 1812 годов информация, поступавшая от Чернышева, ни разу не дублировала посольскую.

Обвинение Чернышева в принуждении Мишеля к противозаконной деятельности, так же как и признание на суде последнего в выполнении заданий русского полковника оставались голословными без вещественных доказательств. И такой уликой стало письмо, найденное в квартире Чернышева. Письмо, которого Чернышев не оставлял и, наверное, не получал. Вспомним, что последние месяцы жизни в Париже Александр Иванович живет в ожидании обыска и даже возможного ареста и проявляет в этой связи чрезвычайную осторожность[31]. «Я… не осмеливаюсь больше хранить у себя ни единого важного листочка, — пишет он Барклаю, — сознавая прекрасно, что мое убежище не является неприкосновенным». Не могло после отъезда Чернышева под ковром «заваляться» письмо от негласного агента, когда даже самые незначительные бумаги были преданы огню. А раз письма не было, значит, его подбросили. Ведь написал же Мишель под диктовку письмо из тюрьмы, вызвав Вертингера на встречу в город из посольства. Так же Мишель согласился, попробовал бы не согласиться, написать письмо, якобы адресованное Чернышеву. И в этом письме он не был краток, каким должен быть агент с опытом работы более восьми лет. Казалось, достаточно было сообщить: «Буду у вас завтра в семь часов утра с интересующими материалами». Без обращения и без подписи. Однако письмо писалось для прокурора, поэтому в нем присутствует все. И характер разведывательных сведений, передаваемых Чернышеву, — дислокация Великой армии в Германии, формирование четвертого корпуса, сообщение об императорской гвардии и настойчивость Чернышева — «господин граф, вы гнетете меня своими просьбами». И свидетельство их постоянного сотрудничества — «могу ли я сделать для вас более того, что делаю?». Письмо, выдающее и автора, и настоящего адресата с головой.