Эликсир жизни - [58]
А по вечерам… о, как легко проторил я опять тропу на народные сборища, в кружки и союзы трудящихся, куда великий, освежающий поток жизни и прогресса — вечно обновляющийся — ежедневно просачивается все больше и больше тысячью крохотных ручейков, не смотря ни на какие преграды и затруднения.
Мы устраивали большой праздник, народное гуляние с афишами, с триумфальной аркой, и сам я снова сидел на самой верхушке с молотком и гвоздями, прибивая зелень и цветы.
Был вечер, и солнце клонилось к закату.
Вдруг внизу мне послышался тоненький голосок. Я осторожно посмотрел вниз; рот у меня был набит гвоздями.
Там стоял сгорбленный старичок и поглядывал наверх.
— Как! Вы все еще торчите там наверху? — заквакал он.
Подумайте! Это был граф!
Длинные белые локоны рассыпались по воротнику его пальто, такие белые, по-ингеманновски[5] длинные и мягкие. О, какой маленький и усталый! Какая увядшая, пепельно-серая улыбка!.. В одной руке он держал стариковский зонтик, в другой — потертую кожаную сумочку.
О, какой это был старый, измученный человек!
Я спустился вниз. Поздоровался с ним и повел к себе в дом через садик, весь в сирени и жасминах.
Жена моя улыбалась и наливала нам кофе. Ручеек громко журчал, кукушка куковала, окна веяло вечерней прохладой…
— Разве не хорошо у нас? Чудесно ведь! — воскликнул я.
— Ничего себе, — поддразнил он, — здесь есть все, что полагается в романах.
Моя жена была так молода и простодушна, что приняла это за настоящий комплимент. Когда она вышла за чем-то, я воспользовался случаем, чтобы спросить его:
— Ну, а как дело с порошком? Скоро вам удастся истребить всех насильников?
Некоторое время он сидел, молчаливый и неподвижный, как мумия; наконец, сказал:
— Это дело безнадежное. Только истребишь одного, как на его место является десяток других. Их целые толпы ждут своей очереди. Этому конца не предвидится. Пожалуй, люди вроде тех глубоководных рыб, что чувствуют себя хорошо только на определенной глубине. Стоит вытянуть их наверх, как <они> выворачиваются наизнанку от непреодолимой мании величия.
— Так значит, как же теперь с вашим лечением порошком?
— Не думаю, чтобы его стоило продолжать. И что за беда, если на свете и будет сотня-другая безумцев, страдающих манией величия! Пусть только народ сам хорошенько отбивается от них, потому что их только и можно образумить нажимом снизу… И наилучшей средой для развития разума, по-видимому, являются все-таки низы.
Я вышел на минутку загнать кур прежде, чем лиса отправится в ночной обход.
Когда я вернулся, графа в комнате не оказалось, но навстречу мне струился хорошо знакомый запах гелиотропа, а на полу серела скромная кучка пыли — трогательно маленькая, скромная.
«Гм, — подумал я, — так он исчез!»
На столе лежала записка со словами:
«Прощайте, молодой друг. Передайте привет вашей жене. Она очень мила».
Примечания
В настоящий сборник, продолжающий публикацию раритетных текстов из архива издательства Salamandra P.V.V., вошли научно-фантастические произведения западных писателей первых десятилетий XX века.
Все произведения публикуются по первоизданиям. Безоговорочно исправлялись очевидные опечатки; орфография и пунктуация текстов приближены к современным нормам. Все иллюстрации взяты из оригинальных изданий. Источники текстов указаны ниже. В квадратных скобках приведены редакционные врезки или предисловия. Допущенные в переводах сокращения нами не оговаривались.
В оформлении обложки использована работа А. Кубина.
Д. Остен. Конец Земли // Вокруг света (Л.). 1927. № 8.
[Автор, профессор в Кембридже, переносит читателя на сорок миллионов лет в будущее и рисует картину того, как произошел наиболее вероятный, с его точки зрения, конец нашей планеты. Рассказ ведется от лица переселившегося на Венеру бывшего землежителя].
М. Верн. Вечный Адам. Пер. М. Таймановой. Илл. В. Колтунова // Искатель. 1972. № 2, март-апрель. Повесть была написана сыном Ж. Верна Мишелем, однако иногда ошибочно приписывается Ж. Верну.
[Повесть «Вечный Адам» была написана Жюлем Верном в последние годы жизни и опубликована в посмертном сборнике его произведений «Вчера и завтра» (1910). В творческом наследии великого фантаста эта вещь занимает особое место. Как и другие французские писатели (Г. Флобер, А. Франс), отдавая дань модной в то время теории движения истории по замкнутым циклам, Жюль Верн изображает внезапную геологическую катастрофу, в результате которой на Земле остается лишь горстка людей, вынужденных в борьбе за существование начать «все сначала».
Казалось бы, концепция пессимистическая. Так зачастую и трактуют «Вечного Адама» зарубежные исследователи. Но если вдуматься в замысел, то он куда более сложен и не укладывается в однолинейную схему. Писатель, ставя уцелевших людей в неимоверно трудные условия, доводящие их потомков до состояния дикости, вместе с тем прославляет Человека, этого «вечного Адама», который никогда не останавливается на достигнутом и неуклонно движется к своей цели — «совершенствованию познания и владычеству во вселенной».
Любопытно, что основное действие повести относится к грядущему тысячелетию, когда люди уже научились летать к планетам солнечной системы, мечтали о путешествиях к звездам и благодаря неслыханным достижениям медицины надеялись обрести физическое бессмертие. Затем происходит всемирный потоп, и по прошествии многих тысячелетий нового поступательного движения успехи цивилизации и прогресса делают возможным археологические раскопки, нахождение и расшифровку рукописи, определяющей сюжет повести. Пройдет еще какое-то время, и человечество, заново повторив пройденный путь, возместит все потери, вызванные воображаемой катастрофой.
