Элиас Портолу - [42]

— Элиас! — сказала она, бледнея. — Почему ты так говоришь? Почему мы должны ненавидеть друг друга и расстаться навсегда?

— Потому что мы совершаем смертный грех.

Ее лицо омрачилось.

— А раньше ты об этом не знал, Элиас Портолу? Теперь уже слишком поздно!

— Почему слишком поздно?

— Потому что я мать твоего ребенка…

И его лицо тоже изменилось и побледнело, вихрь чувств закружил его: он покрыл ее лицо поцелуями, говорил ей безумные слова, просил у нее прощения, обещал ей все, что она захочет.

Они расстались, решив не встречаться более наедине до рождения ребенка; и Элиас, безнадежно влюбленный, наконец-то чувствовал себя счастливым, как не чувствовал уже давно.

VIII

Стояла осень; синева неба становилась все более свежей и глубокой; проливные дожди дочиста вымыли землю и воздух, который теперь был прозрачен. И Элиасу казалось, что он погрузился в купель; он тоже очистился, мысли его прояснились и для него наступила череда счастливых дней.

В те безмятежные дни он долгими часами лежал на спине поддеревом, глядя сквозь ветви на голубое небо, слушая далекий голос леса, шум потока и клики птиц.

И он все время думай о Магдалине, но не так, как раньше; теперь он любил ее целомудренной любовью, как в те дни, когда он познакомился с ней; он думал о Магдалине, как жених думает о невесте, матери своего ребенка. Элиас думал также и о ребенке.

«Это будет мальчик, — говорил про себя Элиас, — как только он подрастет, я всегда буду держать его рядом с собой, я заставлю его любить меня всем сердцем».

И он чувствовал, что душа его исполнена счастья; но часто смутная тревога беспокоила его:

«А если Пьетро захочет, чтобы ребенок остался с ним? Он будет верить, что это его сын, он оставит его у себя, сделает из него крестьянина, заставит любить себя как отца».

«Нет, нет, — думал он затем, — я скажу ему: оставь мне ребенка, я никогда не женюсь и оставлю ему все, что у меня есть; я отдам его учиться, он будет моим. — Пьетро уступит, и мой ребенок меня полюбит». Постепенно мысль о ребенке завладела всей душой Элиаса; он уже строил сумасшедшие планы и думал больше о ребенке, чем о Магдалине.

Однажды Маттиа во весь опор прискакал в овчарню, принеся радостную весть.

— Отец мой, брат мой, у Магдалины будет ребенок: мама помолилась Святой Анне, и родится мальчик.

И он улыбался, сияя от счастья; казалось, что он отец. И дядюшка Портолу чуть не заплакал от радости и начал восхвалять Святого Франциска, Мадонну из Вальверде, Мадонну Исцелительницу и Бог весть скольких других святых.

— А, голубка! Говорил же я, что она не могла плохо поступить с нами, оставшись бездетной. А, малыш Портолу, еще один голубок, когда же мы его увидим? — время от времени повторял он.

— Эх! — сказал, смеясь, Маттиа, — вы хотите, чтобы он сразу же родился и уже был здесь, чтобы пасти овец!

Элиас почувствовал, что у него сильно забилось сердце, и подумал не без боли: «Если бы они знали!», но в глубине души он был рад и, странно, почти доволен тем, что дал эту радость семье. И, как дядюшка Портолу, не мог дождаться, когда ребенок родится.

Тем временем проходили дни, вернулись холода, туман, снег; наступила суровая зима, и Элиас, который боялся холода, снова стал чувствовать себя в овчарне неуютно. Как в прошлом году, он желал сладости очага, уютной домашней жизни. «О, какое блаженство! — думал он, — проводить длинные вечера у огня, рядом с Магдалиной!» Но теперь он мечтал о ней не так, как в прошлом году, с трепещущей страстью; нет, он видел ее у колыбели и слышал колыбельную, ностальгически напоминавшую ему и те песни, которые он слышал в детстве. И от этого, он не знал почему, ритм его сердца ускорялся день ото дня: загадочная сила, которая не была ни угрызением совести, ни ужасом, ни отвращением, ни усталостью, ни страхом, медленно действовала внутри него: издалека, проводя дни в холодной овчарне, Элиас желал опять оказаться рядом с Магдалиной, но, когда он снова ее видел, не испытывал больше того страшного счастья, как год назад. Элиас думал:

«Может быть, это потому, что она в таком состоянии; но после того, как родится ребенок, я буду снова любить ее, как раньше».

Однако однажды тетушка Аннедда сказала Аррите Скада в присутствии Элиаса:

— Элиас говорит, что никогда не женится; за Маттиа никто не хочет выходить, потому что он простофиля; нужно, чтобы Магдалина дала нам много детей, не правда ли, Аррита Скада? Иначе кто будет греться у нашего очага, когда мы умрем?

И Элиас почувствовал сильное отвращение, у него екнуло сердце при мысли о том, что эти дети могли бы быть его; о нет, хватит одного!

«Ну нет, не бывать этому!» — прокричал он про себя.

В первые дни поста он пошел к священнику Поркедду и исповедовался: Элиас не показывал более раскаяния, страдания и рвения прошлого года, но сказал, что твердо решил не впадать снова в смертный грех.

Элиас казался другим человеком; священник Поркедду увидел, что пожар страсти немного угас в нем, но долго и задумчиво смотрел на него и несколько раз покачал головой.

— Сегодня ты уверен в этом, — сказал он, — но смотри, если сейчас ты не спасешься, погибнешь снова. Воспользуйся этим моментом благодати.