Ели воду из-под крана - [22]

Свою тройку (30-й кузов, она же переходная) БМВ Малый любил до опупения. Особенно это касалось внешнего вида, он подкрашивал и полировал её раз в три месяца. Соседи по гаражам над Малым подсмеивались, но он говорил, что у маляра машина должна блестеть прилюбом раскладе, что клиент должен видеть: у мастера хороший автомобиль в хорошем состоянии. Значит, и вашу машину хорошо покрасит.

Долгое время эта тройка была самой блатной машиной на районе, пока кооперативщик Домбровский из нового подъезда не пригнал из Германии чёрный мерс. Малый тогда сразу определил, что «Мерседес» достаточно скромный, двухлитровый средний класс, но народ в тонкости не лез и Домбровского сразу стали называть новым русским, а его мерс, припаркованный у нового подъезда, стал гордостью двора.

С давних времён второй подъезд называли новым, тогда дом начали ремонтировать перед каким-то съездом КПСС. Партия сразу после съезда начала рассыпаться, вследствие чего ремонт закончен не был: второй подъезд сиял новой побелкой, а первый так и остался обшарпанным. Конечно же, спустя время, оба подъезда стали выглядеть одинаково, но первым и вторым их по-прежнему никто не называл.

Малый и Эфимберг жили в старом, первом, их отцы получили квартиры на третьем этаже, в квартирах 10 и 11. Пятиэтажная хрущёвка была построена для сотрудников автобазы №17 и вот уже тридцать лет в гордом одиночестве торчала среди частного сектора — других небоскрёбов на районе не было. Это давало ряд преимуществ — дом все знали, и его обитатели шорхались по городу с особым достоинством. Вот и сейчас, когда мусор, тяжело сопя, заполнял бумажку с данными участников ДТП, Эфимберг сказал: Партизанская, 1. Мент поднял голову: «Небоскрёб что-ли?» И одобрительно сплюнул в пыль.

Эфа в теньке под шелковицей начал потихоньку приходить в себя и завёл со вторым ментом, сержантом, разговор об обстоятельствах аварии.

— Бэха, значит, светофор проскочила и выехала на пригорок, а тут Рафик, бляха, на дорогу спускался с бордюра. Люди всё видели...

8.47

...Малый торопился, утренний скандал с Жанной отнял минут пятнадцать, и теперь надо было их наверстать. Ровно в 9 должна была приехать клиентка, забрать красную «Лянчу Дельта Интеграле», которую он перекрасил, добавив две белые полосы через весь кузов. Она приехала крыло подкрасить, но Малый, приложив всё своё умение, укатал её на полную перекраску.

Обычно до работы было ехать минут 35-40, но сегодня нужно было уложиться в 25. Малый штамповал повороты, обходил троллейбусы и миганием фар сдвигал на обочину ползущие «Жигули». Всё шло нормально, пока на съезде с проспекта в промзону не повстречалась «Ауди-сотка», чёрная бочка. Сначала Малый мигал фарами, потом сигналил — всё без толку, штымп на «Ауди» пропускать его не хотел. Навстречу шла плотная колонна из троллейбусов и автобусов — народ ехал на работу, барыги везли товар на базар.

В таких случаях хорошо было бы объехать его справа и притормозить, пусть ползёт и злится. Но сегодня на воспитательные манёвры времени не было. Объехать справа тоже не получилось, «Ауди» так же принимала вправо, блокируя манёвр.

«Формула-1, блядь», — подумал Малый и разозлился не на шутку. Сначала Жанна, теперь этот козёл.

Наконец-то в колонне троллейбусов образовалась прореха, Малый рванул на встречку, поравнялся с бочкой, опустил правое стекло, скорчил злую морду и посмотрел на водителя «ауди». И тут как будто кто-то киянкой ударил по затылку — за рулём был цыган! (примечание переводчика — ударение в слове цыган здесь делается на первый слог — цыган).

Цыганей Малый ненавидел до зубного крошева. Парень он был спокойный, но при виде цыган превращался в бешенную собаку. И было за что. Та злосчастная история приключилась летом, между четвёртым и пятым классом. Матушка взяла деньги в чёрной кассе, Малого и поехала в Москву за школьной формой (примечание переводчика — чёрная касса в СССР была народным банком, образовывалась группа из нескольких десятков людей, обычно сотрудников, каждый месяц скидывались рублей этак по 20—25, один брал всю сумму и тратил на свои нужды. На следующий месяц — следующий и т.д.).

Был слух, что в ГУМе можно оторвать синюю школьную форму, в то время все вокруг были в коричневой. Поехали на один день. Малого матушка поставила в очередь в Мавзолей, сама заняла в ГУМе. Обе очереди заняли четыре часа, Малый посмотрел на дедушку Ленина и, вконец ошарашенный масштабом происходящего, поплёлся через Красную площадь в универмаг. По дороге весьма удачно попался обломок камня. Малый представил, как на первой же политинформации скромно выложит на учительский стол кусочек КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ. Однако дальнейшие события не дали реализоваться мечте пионера.

Матушка была счастлива, взяли не только форму, но и югославские демисезонные сапоги, о которых она то тайно, то явно мечтала всю жизнь! Они чутка жали в подъёме, но матушка говорила, что через год любая обувь «садится», принимая форму ноги. Выпив для полного счастья фанты, поехали на Курский вокзал. Малый чувствовал себя чекистом, охраняющим генсека — прикрывал спиной мать, которая держала сумку с покупками в районе живота. На поясе у неё был холщёвый мешочек на резинке, в котором лежали сэкономленные 150 рублей.