Элевсинские мистерии - [38]
Звездный порядок Элевсиний был схож или даже совпадал с мистическим путем, который прошел Тесей — после "микенских" юношеских инициации — в Лабиринте критского Кносса в XII веке. Под схожим или таким же точно небом, как критские и аттические таинства, справлялись в III и II тысячелетиях египетские мистерии в честь Исиды и Осириса. Но совершенно иной путь избрал Геракл в арголидском Тиринфе и прямо противоположный — иранские мистерии солнечного бога Митры.
Если говорить о Тесее — а он хотя бы уже по имени "градооснователь" Афин, безусловно после 1200 года, но, возможно, лишь около 1100-ю, — то в его предании помимо юношеских инициации изображена также мистерия для брачного возраста, примерно для двадцатилетнего.
Юношеская инициация Тесея наряду с предварительным испытанием в Трезене, на западном побережье Саронического залива, где он находит орудия судьбы — меч и сандалии, требует сражений в царствах четырех стихий: у Эпидавра он одолевает Перифета, сына бога огня Гефеста; на Коринфском перешейке двумя соснами разрывает в воздухе своего родича Синида; затем одолевает свинью, видимо как образ плотских инстинктов; под Ме-гарой сталкивает в море разбойника Скирона; неподалеку от Элевсина побеждает Антея-Керкиона и, наконец, за Элевсином ломает кости и весь облик Прокруста, обуздывая таким образом все четыре стихии.
Границы времен года — Тор — как бы задавали срок для трех видов таинств: Диониса-Артемиды в феврале, Гиакинфа-Аполлона в июле и Персефоны-Диониса в октябре. Таинства Персефоны с особой яркостью и торжественностью праздновались в Элевсине в сентябре. Мистерии Гйакинфа, существовавшие в Амиклах, скорее всего, вплоть до XI века, были нами упомянуты в связи с Гераклом. Искать их в более позднюю эпоху имеет смысл только там, где начиная с V века присутствовали пифагорейские общины; вещественные их свидетельства мы обнаруживаем в императорском Риме.
Древние июльские мистерии Гйакинфа, видимо, происходили в Амиклах только в микенскую эпоху. Позднее Эллада уже не знала мистерий в честь Аполлона. Даже в важнейшем святилище Аполлона в Дельфах обряды, напоминающие таинства, соотносились исключительно с Дионисом и отправлялись в январе. И в Афинах, которые с времен Солона поддерживали тесную связь с Дельфами, мистерий у Аполлона не было. Возобновление их состоялось, вероятно, уже в эпоху римских цезарей.
От некой (предположительно пифагорейской) мистериальной общины в вечном городе перед нынешним Порта-Маджоре сохранилась подземная базилика, где большая писанная по штукатурке картина над апсидой изображает древнегреческую поэтессу Сапфо, которая — подобно Бритомартис — бросается с Левкадской скалы на Лесбосе в морскую пучину, чтобы "по ту сторону моря встретиться с ожидающим ее богом Аполлоном. Предание рассказывает аналогичную историю о любви Сапфо к юноше Фаону ("блистающему"), ставшему причиной ее добровольной смерти. На римской картине присутствуют оба — "блистающий" Фаон и его праобраз Аполлон100.
К летним мистериям относятся, как сказано выше, и "двенадцать подвигов" героя Геракла. Начинаются они единоборством героя со львом, переходят к двенадцати-главой гидре вкупе с побочным противником — раком и продолжают, хотя и под непривычными знаками, свое возвратное движение через тайны года. Любопытно, что при этом сообщаются точные названия географических пунктов, рассыпанных по всему известному тогда земному кругу и составляющих в совокупности крестообразную фигуру. Мистерии — вообще "лупа времени", равно как и "двенадцать подвигов", но эти летние мистерии как бы еще и "сжимают" пространство.
Греческому слову mysterion в латыни соответствует прежде всего sacramentum, а если речь идет о менее важных обрядах — sacramentalia. У эллинов было множество таких обрядов для молодежи.
Рождение младенца род подкреплял на седьмой день — наречением имени. Накануне ночью женщины танцевали только перед матерью и младенцем. Этим обрядом они призывали Мойр, богинь судьбы, принять маленького человека под покровительство101. Танец обеспечивал ребенку гармоничные отношения с небесами. Наречение имени вводило малыша в его ближайшее земное окружение. Ребенок получал право на жизнь; до тех пор он мог стать добычей смерти, и никого бы это не тронуло.
Трехлетним мальчикам в первый день Праздника цветения впервые стригли волосы, происходило это в Аграх. Там же на второй день праздника сам ребенок совершал обряд опрокидывания стола. Рано утром он вместе с остальными членами семьи наблюдал, как от моря шествует Дионис, направляясь к маленькому храму на Болотах, что рядом с Аграми. Теперь на низком столике-треножнике ему показывали основные формы мира вкупе с субстанциями, через которые бог являет себя людям. Ребенок узнавал предметы и их имена: шар, треугольная пирамида, кубики, шерстяные лоскутья, яблоки, медовые лепешки и кувшинчик с вином; в этот второй праздничный день все взрослые ходили с такими кувшинчиками, почему этот день и звался "днем кувшинов", а наутро в семейных домах как бы гостили умершие родственники, ибо кувшинчик был также надгробным символом — из него совершали возлияния на могиле. Что же до упомянутого столика, то его нарочно ставили так, чтобы ребенок, выслушав объяснения, легко мог его опрокинуть. Родня тотчас поднимала испуганный крик насчет пролитого вина — ведь это кровь только что вернувшегося домой бога. Нынче эту кровь пролил ребенок, а некогда вот точно так же его в образе тельца разорвали титаны, предки рода людского. Если Дионис усмотрит в этом инциденте продолжение давнего злодеяния, он наверняка разгневается на всю семью. Значит, надо поскорее убраться подальше отсюда — и незадачливого проказника тащили прочь. Огорченное семейство возвращалось домой, а там ребенок находил маленькую копию той колесницы-корабля, на которой поутру ехал бог. Стало быть, по дороге через город Дионис оставил для мальчика подарок, а это означает, что, невзирая на скверное происшествие, он все-таки милостив и к ребенку, и к его семье. Осенью того же года по ходатайству отца мальчика заносили в список граждан.
"В настоящее время большая часть философов-аналитиков привыкла отделять в своих книгах рассуждения о морали от мыслей о науке. Это, конечно, затрудняет понимание того факта, что в самом центре и этики и философии науки лежит общая проблема-проблема оценки. Поведение человека может рассматриваться как приемлемое или неприемлемое, успешное или ошибочное, оно может получить одобрение или подвергнуться осуждению. То же самое относится и к идеям человека, к его теориям и объяснениям. И это не просто игра слов.
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
Эта книга — сжатая история западного мировоззрения от древних греков до постмодернистов. Эволюция западной мысли обладает динамикой, объемностью и красотой, присущими разве только эпической драме: античная Греция, Эллинистический период и императорский Рим, иудаизм и взлет христианства, католическая церковь и Средневековье, Возрождение, Реформация, Научная революция, Просвещение, романтизм и так далее — вплоть до нашего времени. Каждый век должен заново запоминать свою историю. Каждое поколение должно вновь изучать и продумывать те идеи, которые сформировало его миропонимание. Для учащихся старших классов лицеев, гимназий, студентов гуманитарных факультетов, а также для читателей, интересующихся интеллектуальной и духовной историей цивилизации.
Занятно и поучительно прослеживать причудливые пути формирования идей, особенно если последние тебе самому небезразличны. Обнаруживая, что “авантажные” идеи складываются из подхваченных фраз, из предвзятой критики и ответной запальчивости — чуть ли не из сцепления недоразумений, — приближаешься к правильному восприятию вещей. Подобный “генеалогический” опыт полезен еще и тем, что позволяет сообразовать собственную трактовку интересующего предмета с его пониманием, развитым первопроходцами и бытующим в кругу признанных специалистов.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.
М.Н. Эпштейн – известный филолог и философ, профессор теории культуры (университет Эмори, США). Эта книга – итог его многолетней междисциплинарной работы, в том числе как руководителя Центра гуманитарных инноваций (Даремский университет, Великобритания). Задача книги – наметить выход из кризиса гуманитарных наук, преодолеть их изоляцию в современном обществе, интегрировать в духовное и научно-техническое развитие человечества. В книге рассматриваются пути гуманитарного изобретательства, научного воображения, творческих инноваций.