Елена - [2]

Вечного Жида до сих пор никто не считал как-то связанным с историей Елены. Я свел их для того, чтобы примирить две противоречащие друг другу версии обретения креста: согласно одной, Елена была приведена на место его находки во сне, а по другой, менее правдоподобной, она выпытала эти сведения у некоего старого раввина, посадив его в колодец и продержав там неделю. Примерно из тех же соображений я наделил Констанция Хлора любовницей, хотя он пользовался репутацией человека исключительно строгих нравов. Один историк написал, что Елена — это и есть та его наложница из Дрепанума, что была старше его; женщину из Вифинии, которую потом утопили, я ввел в повесть в качестве намека на то, что считаю эту версию не заслуживающей доверия.

На страницах повести можно найти еще несколько отзвуков и намеков такого рода, но оговаривать их все было бы скучно. Они там есть и могут показаться любопытными тому, кто их обнаружит. Однако в общем это не более чем занимательная книга для чтения — в сущности, всего лишь легенда.

1 ПРИДВОРНАЯ ХРОНИКА

Однажды, давным-давно, когда люди еще не придумали названий для цветов, которые ветер трепал у подножья мокрых от дождя стен замка, в комнате на верхнем этаже, у окна сидела принцесса, и раб читал ей вслух историю, что уже тогда была старой. Говоря совсем прозаически, в ненастный день майских нон [1] 273 года от Рождества Христова (как было вычислено впоследствии) рыжеволосая Елена, младшая дочь короля Коля, верховного вождя триновандов, сидела в Колчестере у окна и глядела на дождь, а раб-учитель читал ей гомеровскую «Илиаду» в латинском пересказе.

Странной могла показаться эта пара в глубокой оконной нише неприступной каменной стены. Принцесса была выше ростом и более хрупкого сложения, чем требовали тогдашние вкусы; волосы ее иногда, когда на них падал солнечный луч, отливали золотом, но в этой пасмурной стране чаще выглядели тускло-медными. Она сидела с рассеянным видом, и лицо ее выражало уныние и скуку с небольшой примесью благоговения — те чувства, которые испытывает всякий британец ее возраста при знакомстве с Классикой. На протяжении последующих семнадцати столетий бывали времена, когда ее сочли бы красавицей; но она родилась слишком рано, и здесь, в Колчестере, ее называли дурнушкой.

У своего учителя она вызывала, во всяком случае, лишь неприязнь — как символ его приниженного положения и в то же время объект ежедневных нудных занятий, делавших это положение еще более тягостным. Звали его Марсий, и был он тогда, как могло показаться, в расцвете мужской силы. Смуглая кожа, черная борода, крючковатый нос и застывшая в глазах тоска по родине выдавали экзотическое происхождение; постоянный кашель, мучивший его и зимой, и летом, звучал протестом против насильственного переселения в эту северную страну. Его единственной отрадой были дни королевской охоты, когда принцесса охотилась с рассвета до заката и он, оставшись единоличным хозяином классной комнаты, мог писать письма. В них была вся его жизнь: изящные, полные скрытого смысла, философские и поэтические, эти письма обходили весь мир, от Испании до Вифинии, их читали вольные риторы и раболепные придворные поэты. О них много говорили, и Колю не однажды предлагали продать их автора. Его, молодого мыслителя, судьба забросила в эту дождливую и ветреную страну, сделала собственностью второразрядного царька, больше всего на свете любившего веселые пиршества, и дала ему в собеседники лишь эту девушку-подростка. В их тесном общении не было ничего предосудительного: в детстве Марсия собирались продать на Восток, где как раз ненадолго вошли в моду мальчики-танцоры, и нож хирурга удалил ему все, что могло мешать.

— «И вот лилейнорукая Елена, прекраснейшая из женщин, уронила слезу и закрыла лицо белоснежным покрывалом; и Аитра, дочь Пифея, с волоокой Клименой проводили ее до Скейских ворот». Как ты думаешь, я это читаю для собственного удовольствия?

— Вон идут рыбаки, — сказала Елена. — Несут с моря улов для сегодняшнего пира. Целые корзины устриц. Прости меня, читай дальше про волоокую Климену.

— «И Приам, сидевший среди старейшин своего двора, сказал: „Неудивительно, что троянцы и греки взялись за оружие, чтобы завоевать право владеть принцессой Еленой. Она прекрасна, как богиня с Олимпа. Садись, дорогая; это не твоя война — ее ведут Бессмертные“.

— Знаешь, Приам приходится нам чем-то вроде родственника.

— Я это не раз слышал от твоего отца.

В ясный день из сумрачной комнаты можно было увидеть море, но сегодня даль тонула в тумане, который на глазах быстро приближался, окутывая болота и пастбища, виллы и хижины. Он достиг бань, куда недавно прошли командующий гарнизоном и его новый гость, и, наконец заполнив ров, лизнул каменную стену внизу. В такие дни — а в ее безмятежные юные годы таких дней было множество — Елене начинало казаться, будто этот городок стоит не на холме, едва возвышающемся над окружающими болотами, а на высокой, открытой всем ветрам горе среди облаков, и его приземистые стены и башни нависают над бездонной пропастью. Слушая вполуха звучавший позади нее голос — «Ибо не знала она, что братья ее, близнецы, навечно легли глубоко в животворную землю на их родине — в Спарте», — она невольно искала глазами орла, который вот-вот покажется из белой пустоты и начнет кругами подниматься ввысь.