Елена, любовь моя, Елена! - [55]

С некоторых пор у Леонтия отношение к Ахиллу изменилось. Он по-прежнему восхищался его силой, но некоторых поступков героя не одобрял. К тому же Леонтий незаметно для себя самого привязался к Терситу, ибо понял, что бедняга не просто грубый задира: он пытается по-своему, пусть и неуклюже, утвердить новую мораль. И еще ему стало очевидно, что подступиться к Ахиллу с каждым днем все труднее: этому препятствовали сначала гибель Патрокла, потом поединок с Гектором, потом подготовка к погребальным играм… Кто знает, когда он дождется удобного момента, чтобы передать ему слова Поликсены!

– Я сам ахеец, – продолжал Терсит, – и тоже желал победы Ахиллу, но по-человечески я не мог не болеть за Гектора. Жена и сын были всего в нескольких шагах от троянца, он тоже мог бы укрыться за стенами, но все-таки остался ждать Пелида, а точнее – свою верную гибель.

– И у Ахилла есть сын, – заметил Ариакс.

– …Да, но сын Ахилла не такой малыш, как Астианакс, – возразил Терсит. – Его сын, Неоптолем, убийца еще покровожаднее отца!

Короче говоря, наш уродец отвергал право сильного. Он считал, что по шкале нравственных ценностей защита слабых и любовь к ближнему важнее власти и победы в бою.

– Терсит не хочет понять, – сказал Гемонид, когда они выходили из кабачка, – что все живое существует за счет других живых существ: лев нападает на леопарда, леопард пожирает лису, а та, в свою очередь, питается мышами. Разве лев виноват, что по воле богов родился именно львом? И мышь не повинна в том, что родилась мышью. Вот и Ахилл не виноват, что он – Ахилл, а Терсит – что он Терсит.

– Но кого следует считать большим героем, – спросил Леонтий, – выходящего на бой льва или малую мышь, отстаивающую правду?

– Ты на что это намекаешь? – возмутился Гемонид. – На то, что у Терсита мышиная физиономия?

– Ну, если говорить о внешности… то какое-то сходство с мышью у него действительно есть, зато сердце у него – львиное, это уж точно.

Вот такой ночной разговор состоялся между учителем и учеником. Они говорили о добре и зле, о необходимости и случайности, о милосердии и отваге, и еще о том, что порой умение прощать требует больше смелости, чем кровная месть. Уже стемнело, дорога все время петляла, в довершение всего факел Леонтия почти совсем догорел и с минуты на минуту мог погаснуть.

– Поторапливайся, парень, – сказал Гемонид, – если не хочешь, чтобы нас накрыла кромешная тьма.

Внезапно, когда темень и впрямь стала непроглядной, они услышали скрип колес настигающей их колесницы. Леонтий и Гемонид резко обернулись и увидели на дороге мерцающий свет факела и странную повозку, запряженную парой жалких мулов. На шатком настиле сидели два старых оборванца: один держал вожжи и время от времени чмокал, подгоняя мулов, другой, словно мраморное изваяние, возвышался на огромной плетеной корзине, не подавая никаких признаков жизни. И все же, несмотря на отрепья и вперенный в пустоту взгляд, в фигуре этого человека с седой бородой и длинными, ниспадающими на плечи волосами было что-то величественное.

– О юный воин, – обратился к Леонтию возница, – мы направляемся к жилищу доблестного сына Пелея – везем ему богатые дары. Увы, ночь застигла нас в пути, а зрение у нас уже не то, что прежде. Не можешь ли ты указать нам дорогу?

– Мы также следуем в стан ахейцев, – как всегда вежливо ответил Леонтий. – Если ты последуешь за нами, старик, то не собьешься с пути. И вообще, мы уже, можно сказать, у цели.

Узнав, что путники направляются к Ахиллу, Леонтий решил воспользоваться случаем и вместе со старцами проникнуть в его дом. Как знать, может, ему повезет и он сумеет обменяться парой слов со строптивым героем.

Когда путники прибыли в расположение мирмидонцев, их остановила стража. Леонтий, уже считавший себя официальным проводником гостей, выступил вперед:

– О фтийские воины, – начал он, стараясь подражать глашатаям, – перед вами два престарелых, а потому заслуживающих почтения мужа. У них нелегкая задача – вручить корзину, полную драгоценных даров, самому доблестному из ахейцев. Кто он, по-вашему? Одиссей? Аякс Теламонид? Менелай? Или сын Тидея Диомед?

Но не успел Леонтий перечислить всех возможных кандидатов на получение даров, как рядом выросла фигура Пелида.

– Ты кто? – без всяких церемоний спросил он, обращаясь прямо к белобородому старцу. – И что нужно тебе от меня в столь поздний час?

– Я Приам, царь Трои.

Услышав эти слова, все так и обомлели. Даже сам Ахилл вздрогнул.

– Я приехал сюда за телом своего сына, – продолжал престарелый царь, спускаясь с повозки. – За него, о Пелид, я готов целовать тебе руки, те самые руки, что лишили Гектора жизни.

Сказав это, он опустился на колени, тщетно пытаясь поцеловать руки Ахилла. Но тот опередил старца, поднял склоненную седую голову и ввел его к себе в дом. Следом за ними туда вошли возничий и Леонтий с Гемонидом.

В доме у огня сидели и пили вино два друга Пелида – Алкимедон и Автомедонт. Широким жестом Ахилл пригласил гостей сесть на подушки и взять кубки с кипрским вином, но старик, содрогнувшись от ужаса, отказался.

– Молю тебя, о сын Пелея, не усаживай меня, не подноси к моим губам никакого питья. Мы здесь укрываемся от непогоды, а мой Гектор лежит на голой земле, и никто о нем не печется. Позволь мне сегодня же забрать его останки и увезти в Трою!