Электорат - [7]

В нашем случае он успел только возразить, что отнюдь не пьян и готов идти, но куда именно, вспомнить не мог, запутался в междометиях и, уронив голову на грудь, временно покинул реальную действительность.

---

Очнулся Кузькин в полной темноте и сделал логический вывод, что темнота как-то связана с его закрытыми глазами, поэтому их следует открыть. Но как он ни старался, глаза не открывались. Точнее говоря, они, быть может, и открывались, но темнота не исчезала. Кузькин попытался встать, но тут его ударили сбоку чем-то твердым, после чего и сесть не удалось - пришлось падать. Последнее удалось лучше, но снизу лежал кто-то твердый, он, вероятно, обиделся и двинул Кузькина кулаком под дых. Кузькин озверел и начал лупить нижнего, целясь в то место, где, по его рассчетам, у негодяя располагался подбородок. Должно быть, он таки попал противник улез куда-то в сторону. Кузькин решил передохнуть, а потом найти мерзавца и установить его личность. Но в процессе отдыха выяснилось, что у него исчезло тело. То есть совсем, ибо Кузькин перестал его ощущать.

"Новое дело!" - подумал он и погрузился во мглу.

Спас его Петрович. Что он сделал, Кузькин не понял, но глаза вдруг открылись, и стало видно.

- Да, Генка, - Петрович сокрушенно помотал головой, такого я от тебя не ожидал. Вон Юрьевич, даром что инженер, а до дому дошел почти самостоятельно. А тебя даже боязно тащить - вся морда разбита. Ты что, о табуретку головой колотился?

- А где мужик? - спросил Кузькин, таращась по сторонам.

- Какой мужик? Я тебя одного тут запер, пока Юрьевича перемещал. И обесточил помещение на всякий случай.

- Пойдем его найдем и набъем морду, - предложил Кузькин. - Сволочь! Под дых ударил, паскуда...

- Угу, - буркнул Петрович, - мы его завтра найдем. А сейчас давай ложись вон на фуфайки и спи.

- А мужик где?

- Исчез. Удрал с поля боя... Ты меня уважаешь?

- Об чем речь, Петрович! - Кузькин хитро, как ему показалось, ухмыльнулся и погрозил пальцем. - Кореш, да? Спрятал, да? Он кто, пришелец?

- Ну, - Петрович начал злиться. - Был пришелец, а теперь ушелец. Домой пойдешь? К жене?

При слове "жена" сознание Кузькина несколько прояснилось. Он огляделся по сторонам и озадаченно спросил:

- Где это мы?

- Да тут, неподалеку.

- А щас какого?

Этот тонкий вопрос доконал Петровича. "Вот козел!" пробормотал он и рыкнул:

- А ну ложись, засранец, на фуфайки! В жизни с тобой больше пить не буду!

- Ты чего, Петрович, - обиженно произнес Кузькин. - Я же не хотел. Он сам полез.

- Не ляжешь - жену позову! Пусть поглядит, какой ты красавец. Вызову ментовку, скажу: избил пришельца, кандидата в депутаты. Завтра выборы, а он срывает кампанию... Совесть у тебя есть!

Разумеется, совесть у Кузькина была. Но он ничего не понял, понял только, что делает что-то нехорошее, и самое лучшее теперь - выполнить указания Петровича, которого он, видимо, сильно обидел. Петрович помог ему переместиться, и Кузькин послушно лег на расстеленные фуфайки. Петрович, дополнительно, сунул Кузькину под голову еще одну и заботливо прикрыл другой.

- Давай, отключайся. И чтобы до утра ни с места, понял!

- Яволь, герр обер лейтнант! - рявкнул Кузькин, пытаясь имитировать голос капрала из позавчерашнего фильма. - Нихт ферштейн! Русский свинья! Дранг на хвостен!

И тут же попытался встать.

Петрович воспрепятствовал. Тогда Кузькин, оставаясь лежать, впал в меланхолию.

- Дерьмо у нас страна, Петрович, - пожаловался он. - Не страна, а какое-то дерьмо!

Петрович понял, что надо ждать. Взяв табуретку, он сел рядом и возразил:

- Ничуть не хуже других. Вон завтра Думу выберем, к лету - президента. И заживем.

- А давай завтра на-пару пойдем и ка-ак голоснем за пришельцев! - неожиданно переменил тему Кузькин.

- Так ведь тут надо крепко подумать, - осторожно заметил Петрович, пытаясь, очевидно, сбить Кузькина с толку и заставить уснуть. - Выбрать-то мы их выберем, а обратно как? Сядут там в Думе и давай языки чесать. Кто их знает, этих пришельцев, что у них на уме. Разведут канитель, думать не захотят, а захотят командовать и советы давать. Или, того хуже, конституцию затеют править...

Кузькин, однако, решительно отказался от услуг Морфея и перешел к философскому осмыслению бытия:

- Хуже не станет, - отрезал он. - Наши-то все - дубье! Сколько возятся, а ни хрена сделать не могут. Японцы вон, даром, что желтомазые, а смотри что творят. А наши: ля-ля, ля-ля...

- Так ведь и мы тоже хороши, - возразил Петрович. Что-нибудь урвать на халяву, а как работать - в кусты. То раствор бар, кирпич йок - сижу куру, то наоборот - опять куру. Так и вертим всю жизнь правую резьбу на левую. И, главное, пьем не переставая.

- Точно! - поддержал Кузькин. - Чукчей, говорят, уже всех споили. У них прямо с рождения алкоголики рождаются. Да что там чукчи!...

Но Петрович не дал ему развить мысль про народы Крайнего Севера, понимая, что на этом пути Кузькин не остановится, пока не достигнет Северного Полюса.

- Я вот читал, - сказал он значительно, - что теперь у многих алкоголь прямо в крови вырабатывается. Дурная наследственность - прямо ходячие самогонные аппараты! - и добавил шепотом: - Говорят, мы тут в России все косые непрерывно.