Элегия Хиллбилли - [46]

От волнения меня бросало в дрожь; приходилось постоянно напоминать себе, что колледж откроет дорогу в будущее. «Диплом — это единственная хрень, на которую действительно есть смысл тратить деньги», — говорила Мамо. Она была права, но я переживал не столько из-за финансовой стороны вопроса, сколько по другой причине: к колледжу я совершенно не был готов! Не все инвестиции приносят прибыль. Отвалить такую гору денег — и за что? Чтобы ночи напролет пить на вечеринках и с треском вылететь после первого семестра? Для учебы в колледже нужна железная сила воли, а у меня ее нет!

Мои достижения в школе оставляли желать лучшего: я прогуливал, опаздывал, увиливал от общественной нагрузки… В старших классах, конечно, взялся за ум, однако оценки по непрофильным предметам все равно оставляли желать лучшего, выдавая во мне ученика, совершенно не готового к дальнейшей учебе. Пока мы изучали документы, я никак не мог отделаться от ощущения, что мне предстоит слишком долгий и тернистый путь.

В колледже меня пугало все: от здорового питания до необходимости самому оплачивать счета. Я понятия не имел, как буду жить один. Зато знал, чего хочу от будущего. Знал, что хочу получить образование, найти достойную работу и дать моей будущей семье то, чего у самого меня никогда не было. Я просто не решался сделать первый, самый важный шаг в жизни. Именно тогда моя кузина Рейчел, в свое время отслужившая в армии, предложила подумать о морской пехоте: «Там из тебя мигом выбьют всю дурь». Рейчел была старшей дочерью дядюшки Джимми и, следовательно, главной в нашем поколении внуков. Все мы, даже Линдси, на нее равнялись, поэтому слова Рейчел имели большой вес.

За год до этого случился теракт 11 сентября; как и любой уважающий себя хиллбилли, я решил отправиться на Ближний Восток и убивать террористов. Однако перспективы воинской службы: злые инструкторы, постоянные тренировки, разлука с родными — быстро отвадили меня от этой мысли. Служба в армии казалась такой же далекой, как и полеты на Марс, — пока Рейчел вдруг не предложила мне подумать всерьез (втайне намекая, что я справлюсь). Поэтому накануне внесения первого депозита за учебу в Университете штате Огайо все мои мысли были заняты исключительно морской пехотой.

И вот однажды мартовским днем в субботу я вошел в кабинет вербовщика и спросил, что нужно делать. Вербовщик не стал заговаривать мне зубы. Он честно сказал, что больших денег в армии я не заработаю, но запросто могу сложить голову в бою. «Зато там тебя научат дисциплине и лидерским качествам», — добавил он. Это пробудило во мне еще больший интерес, хотя сама мысль о «Джей Ди — морском пехотинце» все равно казалась дико странной. Я был пухлым мальчишкой с длинными волосами. На уроке физкультуры во время пробежек не мог одолеть и половину дистанции. Любил поваляться в постели. А в армии подразумевалось, что я каждый день буду вставать в пять утра и пробегать с десяток миль до завтрака!

Я отправился домой и стал обдумывать варианты. Напомнил себе, что моя страна во мне нуждается и потом я буду сожалеть, что не поддержал ее в новой войне. Еще вспомнил про Билль о солдатских правах[48]. По правде говоря, выбор передо мной стоял довольно простой: или колледж за огромные деньги, или безделье, или морская пехота. Первые два варианта меня не устраивали. Я сказал себе, что четыре года в морской пехоте позволят мне стать тем, кем я всегда мечтал быть. Правда покидать родных по-прежнему не хотелось. Линдси только что родила второго ребенка — очаровательную девочку — и ждала третьего. Старший племянник был еще крохой, как и дети Лори. Чем больше я раздумывал, тем больше сомневался. В какой-то момент понял, что если буду тянуть и дальше, то просто себя отговорю. Поэтому две недели спустя, когда кризис в Ираке окончательно обернулся войной, я поставил на документе подпись, тем самым пообещав отдать корпусу морской пехоты четыре следующих года своей жизни.

Сперва все мои родственники насмешливо фыркали. Какой из меня морской пехотинец? Люди не стеснялись говорить мне об этом в лицо. И лишь осознав, что я совершенно серьезен, ужасно заволновались. Особенно Мамо. Она перепробовала все аргументы: «Ты идиот: тебя там разжуют и выплюнут!», «А кто будет заботиться обо мне?», «Для армии ты слишком глуп», «Для армии ты слишком умен», «Разве ты не хочешь быть с детками Линдси?», «Мальчик мой, мне страшно, я не хочу, чтобы ты уходил». Незадолго до сборов к нам приехал вербовщик. Моя милая бабуля встретила его на крыльце с ружьем наперевес. «Только шагните за порог — и я отстрелю вам ногу», — предупредила она. Позднее он признался, что принял ее обещание за чистую монету. Поэтому разговаривали они через забор.

По дороге в тренировочный лагерь я боялся не того, что меня убьют в Ираке или что я выставлю себя хлюпиком и трусом. Когда мать с Линдси и тетушкой Ви провожали меня до автобуса, который должен был отвезти новобранцев в аэропорт, а оттуда — в лагерь, я думал совсем о другом: представлял, какой станет жизнь четыре года спустя. И видел, что в этой новой жизни рядом уже не будет бабушки. В глубине души я знал: она не протянет еще четыре года. Мне никогда не вернуться домой. Дом в Мидлтауне — это прежде всего Мамо. А когда я закончу службу, ее уже не будет в живых…