Элегия Хиллбилли - [28]

В каком-то отношении отец постарался воссоздать вокруг себя ту атмосферу, которая окружала его в детстве. Он купил небольшой дом с участком земли в четырнадцать акров. Там был пруд с рыбой, пастбище для коров и лошадей, сарай и курятник. Каждое утро дети собирали свежие яйца — обычно семь или восемь штук, как раз хватало на семью из пяти человек. Днями напролет мы носились вокруг дома наперегонки с собакой, ловили лягушек, гоняли кроликов — в общем, развлекались совсем как в Кентукки.

Помню, я бежал по полю в компании отцовского колли по кличке Дэнни, красивого лохматого пса, такого ласкового, что однажды он поймал крольчонка и притащил его в зубах, даже не поцарапав зверька. Не знаю, почему мы бежали, но я вдруг споткнулся, упал в траву, Дэнни плюхнулся рядом, положил голову мне на грудь, а я уставился в голубое небо. Никогда в жизни я не испытывал такого умиротворения, как в тот день.

Отец всегда был на редкость спокоен. Они с женой, конечно, порой спорили, но не говорили на повышенных тонах и не осыпали друг друга ругательствами, как было принято у нас дома. Никто из их друзей не употреблял алкоголь. Хотя Дон и Черил верили в пользу телесных наказаний, этой мерой воспитания они не злоупотребляли — если и пороли, то за дело и не со зла, не опускаясь до словесных оскорблений. Мои младшие брат с сестрой росли вполне довольными жизнью, пусть и без поп-музыки и современных блокбастеров.

Все, что я прежде знал об отце, приходило из вторых рук. Мамо, тетушка Ви, Линдси и мать говорили одно: он — редкостный негодяй. Много ругался и избивал маму. Линдси как-то сказала, что у меня в младенчестве была непропорционально большая голова; она считала, это из-за того, что отец во время беременности сильно толкнул мать. Однако сам он всячески отрицал, что когда-либо поднимал руку на человека, особенно на мою мать. Я подозреваю, что драки у них все-таки были, но ограничивались парой затрещин и разбитой посудой. Наверняка известно лишь одно: после развода с матерью и до женитьбы на Черил (мне тогда было четыре года) отец заметно изменился к лучшему. Он объяснял эти перемены обращением к Господу.

Тем самым отец стал живым воплощением феномена, который ученые-социологи наблюдали на протяжении многих десятилетий: верующие люди становятся более счастливыми. Прихожане, регулярно посещающие церковь, реже совершают преступления, они здоровее, могут похвастать большей продолжительностью жизни, неплохо зарабатывают, реже бросают школу и чаще оканчивают колледж¹⁶. Экономист из Массачусетского технологического института, Джонатан Грубер, даже заметил причинно-следственную связь: дело не только в том, что успешные люди часто обращаются к религии, сама церковь прививает прихожанам хорошие привычки.

В целом отец жил как типичный консервативно настроенный протестант с южными корнями, хотя этот стереотип во многом неточен. К категории «набожных» скорее можно отнести нашу Мамо — человека верующего, но не привязанного к какой-либо конкретной религиозной общине. В общем, единственными консервативными протестантами, регулярно посещающими церковь¹⁷, которых я знал, были родные моего отца. В Ржавом поясе в церковь ходить не принято¹⁸.

Несмотря на репутацию, в Аппалачах — особенно в северной Алабаме, Джорджии и южном Огайо — прихожан гораздо меньше, чем на Среднем Западе, между Мичиганом и Монтаной. Как ни странно, все мы уверены, что ходим в церковь гораздо чаще, чем есть на самом деле. По результатам недавнего опроса Института Гэллапа[24] и у южан, и у обитателей Среднего Запада оказываются самые высокие показатели посещения церкви в стране. Однако в реальности на Юге верующих значительно меньше.

Этот самообман — очередное свидетельство культурного давления. На юго-западе Огайо, где я родился, а также в Цинциннати и Дейтоне очень низкие показатели посещаемости церкви — примерно такие же, как в ультралиберальном Сан-Франциско. Однако в Сан-Франциско, насколько мне известно, никто не стыдится говорить, что не ходит в церковь (более того, многие стесняются признать, что на самом деле там все-таки бывают). В Огайо — наоборот. Даже ребенком я лгал, утверждая, будто регулярно хожу на службы. И по данным Института Гэллапа, я такой не один.

Это сравнение вызывает ужас, ведь по идее религиозные организации должны оказывать людям поддержку; тем не менее в той части страны, которая сильнее всего страдает от упадка производства, безработицы, наркозависимости и разводов, посещаемость церквей стремительно падает.

Отцовская церковь предлагала поддержку, в которой отчаянно нуждались люди вроде меня. Алкоголикам она подставляла дружеское плечо и дарила ощущение, что со своей зависимостью они борются не в одиночку. Будущим матерям давала крышу над головой и бесплатные курсы. Если кому-то требовалась работа, в церкви могли подыскать хорошую вакансию или дать рекомендации. Когда у отца начались финансовые проблемы, прихожане скинулись и купили семье подержанный автомобиль. В том извращенном мире, который меня окружал, религия протягивала руку помощи, не давая верующим свернуть с намеченного пути.