Элегия Хиллбилли - [14]

К счастью, и Джимми, и Лори удалось найти свой путь. Джимми окончил вечернюю школу и устроился в отдел продаж «Джонсон и Джонсон». Он первым в нашей семье «сделал карьеру». Лори к тридцати годам работала радиологом и нашла себе нового мужа — такого замечательного, что Мамо не раз говорила: «Если они вдруг разведутся, я уйду вслед за ним». К сожалению, печальная статистика затронула и нашу семью. Бев, моя мать, надежд не оправдала. Как и брат с сестрой, она рано ушла из дома. Делала в учебе успехи, но в восемнадцать лет забеременела и решила, что колледж подождет. После школы вышла замуж и решила остепениться. Увы, тихая размеренная жизнь была не для нее — Бев слишком хорошо усвоила уроки детства. Когда в новом доме начались те же скандалы и драки, она подала на развод и предпочла жизнь матери-одиночки. Так в девятнадцать лет она осталась без образования, без мужа, зато с ребенком на руках — моей сестрой Линдси.

Мамо и Папо в конечном счете снова сошлись. Папо в 1983 году бросил пить, причем обошлось без постороннего вмешательства. Просто в один прекрасный день он сказал себе, что хватит. С Мамо они помирились и, хоть и продолжали жить в разных домах, каждую свободную минуту проводили вместе. Еще они пытались исправить ошибки прошлого: помогли Лори разорвать опостылевший первый брак, одолжили Бев деньги и помогали ей с ребенком. Нашли жилье, оказали поддержку, оплатили курсы медсестер… Однако самое главное, что они восполнили пробел, возникший, когда моя мать не пожелала или просто не смогла по их примеру стать хорошей родительницей. Мамо и Папо сильно подвели Бев в юности. Остаток жизни они потратили на то, чтобы загладить свою вину.

Глава четвертая

Я родился в конце лета 1984 года, за несколько месяцев до того, как Папо отдал свой голос — первый и последний раз в жизни — за республиканца Рональда Рейгана. Перетянув на свою сторону демократов Ржавого пояса, Рейган одержал самую сокрушительную победу в истории современной Америки. «Рейган мне никогда не нравился, — говорил потом Папо. — Но этого ублюдка, Мондейла, я вообще ненавидел». Оппонент Рейгана от Демократической партии, прекрасно образованный северный либерал, казался полной противоположностью моего деда-хиллбилли. У Мондейла не было ни единого шанса, и как только он ушел с политической арены, Папо больше никогда в жизни не голосовал против своей любимой «партии рабочих».

Сердце мое жило в Джексоне, штат Кентукки, но большую часть времени я проводил в Мидлтауне, Огайо. Родной город понемногу становился таким же, как тот, откуда мои бабушка с дедушкой уехали четыре десятилетия назад. Численность населения практически не менялась с тех пор, как в конце 1950-х иссяк поток мигрантов. Моя начальная школа была построена в 1930-е годы, еще до того, как бабушка и дедушка покинули Джексон, а старшая школа вообще открылась задолго до их рождения, вскоре после Первой мировой войны. Крупнейшим работодателем города по-прежнему оставалась «Армко»; и хотя на горизонте уже появились первые тучи, серьезные экономические проблемы пока обходили Мидлтаун стороной. «Мы считали, что у нас вполне неплохо, совсем как в Шейкер-Хайтсе или Аппер-Арлингтоне, — объяснял один заслуженный работник образовательной сферы, сравнивая Мидлтаун с самыми успешными городами Огайо. — Кто бы мог подумать, что здесь потом начнется дикий бардак».

Мидлтаун — старейший город в Огайо; его основали в 1800-е годы, выбрав место близ Майами-ривер, которая впадает прямиком в Огайо. В детстве мы шутили, что наш городок настолько непримечателен, что не заслужил даже нормального названия, а Мидлтауном — то есть «Средним городом» — его прозвали лишь потому, что он располагается аккурат между Цинциннати и Дейтоном (и такой «оригинальный» он не один — в нескольких милях от Мидлтауна находится Сентервилл). Мидлтаун служит ярким примером того, как развивалась индустриальная экономика Ржавого пояса. В социально-экономическом плане здесь доминирует рабочий класс. В расовом отношении много белых и темнокожих (чье появление также вызвано процессами великой миграции), представителей же других этносов нет совсем. Что касается культуры, здешние жители очень консервативны, хотя культурный консерватизм не всегда подразумевает консерватизм политический.

Люди, с которыми я рос, мало чем отличаются от жителей Джексона. Особенно заметно это было в «Армко», где трудилось практически все население города. Его рабочая среда буквально олицетворяла собой Кентукки, откуда, собственно, и прибыли многие сотрудники. В одной книге, например, упоминается такая деталь: «Над дверью между двумя отделами висела табличка: “Вы покидаете округ Морган, добро пожаловать в округ Вулф”¹¹». Казалось, что Кентукки со всеми своими конфликтующими округами так и перебрался целиком в Мидлтаун.

Ребенком я делил город на три части. Во-первых, район вокруг школы, открытой в 1969 году, к концу обучения дядюшки Джимми (даже в 2003 году Мамо называла эту школу «новой»). Здесь жили дети богачей. Большие дома перемежались ухоженными парками и офисными зданиями. Если ваш отец — врач, то почти наверняка в этом районе у него был или дом, или рабочий кабинет, или и то и другое. Мне порой снилось, что я живу в Манчестерском поместье — относительно новом жилом комплексе, возведенном в полутора километрах от школы, где недурное жилье стоило в пять раз меньше, чем приличная квартира в Сан-Франциско.