Ельцин - [27]

Наина Иосифовна вспоминает еще один случай, тоже психологически чрезвычайно достоверный. Ельцин тогда работал главным инженером или начальником ДСК. Они жили в двухкомнатной квартире. Б. Н. приболел, и к нему домой пришла сотрудница треста подписывать какие-то документы. Ельцин играл с девочками, и когда сотрудница вошла в комнату, она увидела, как он сидит с ними под столом.

«Я никогда не забуду ее лицо, — говорит Наина Иосифовна. — Она просто обомлела. Это… это Борис Николаевич? — только и могла вымолвить она.

Вид Б. Н., который играет под столом с детьми, настолько поразил ее воображение, что она долго не могла прийти в себя».

Будучи абсолютно поглощенным своей работой, которая была его главной страстью, не менее страстно и любовно он умудрялся относиться и к своей семье. Это, как мне кажется, было каким-то важным условием для него, условием цельности, прочности, гармоничности его душевного склада. Он бережно охранял этот отдельный мир — для него и для Наины Иосифовны это казалось вполне естественным, не требующим объяснений.

Конечно, Н. И. порой очень не хватало его присутствия, его поддержки — Ельцин, как я уже говорил, не просто много работал, он жил на работе. Но она понимала природу этого огня. Быть на работе в пять, шесть, семь утра, не уходить с работы совсем, то есть не спать двое суток подряд, вышагивать до объекта ночью или ранним утром по 12 километров, сидеть над проектом ночами — все это было для него нормально. Могучий организм выдерживал, казалось, любые нагрузки.

Однако периодически со здоровьем что-то случалось. Это были довольно жестокие и неожиданные кризисы, как будто сверху в него летели остро наточенные, нацеленные стрелы, и лишь чья-то рука в последний момент отводила удар.

Брюшной тиф после таежного похода в детстве, разорвавшаяся в руках граната, ангина с осложнением на сердце в студенческие годы, первый сердечный приступ в 1968-м, жестокий отит в 1973-м, язва в 1980-м, словом, поводы для тревоги были. Но в целом его могучий организм успешно справлялся с нагрузками.

Никакие «вредные привычки» в то время поводом для тревоги тоже еще не являлись. Да их, собственно, и не было. Во время дружеских застолий Б. Н. оставался праздничным, веселым, искрящимся дружелюбием и смехом. При этом не терпел пьяных, никто никогда не видел его в непотребном виде, от него, как вспоминает Наина Иосифовна, «даже не пахло алкоголем».

Это была гармоничная жизнь. И для нее. И для него.

Почему-то Наину Иосифовну не мучила, не беспокоила даже тень предчувствия: так не может продолжаться вечно. Рано или поздно в системе, где он работает, произойдут какие-то изменения. Потому что эта система теперь называлась одним тревожным словом: власть. Эвфемизм «работа в партийных органах» отнюдь не успокаивал. Власть есть власть. Там может случиться все что угодно.

«Непереводимое русское слово, которое сочетает в себе силу и правление», — говорит американский биограф Т. Колтон.

Я бы добавил еще одну черту — неупорядоченность, непредсказуемость, нестабильность власти по-русски. На обычном бытовом языке это означало простые вещи: рано или поздно его должны были повысить, словом, перевести. Но куда?

В 1960 году второй секретарь Свердловского горкома Федор Морщаков уговорил Ельцина вступать в партию. В 1968-м Яков Рябов предложил перейти на работу в обком.

Почти восемь лет он будет работать в Свердловском обкоме КПСС заведующим строительным отделом и секретарем по строительству (1968–1976). Затем около девяти лет — первым секретарем, хозяином области (1976–1984), потом почти на семь лет растянется горбачевский период, с его взлетами и падениями (1985–1991), затем восемь с половиной лет он будет первым президентом в совершенно новой стране, Российской Федерации (1991–1999) и семь лет — пенсионером номер один (2000–2007).

О первом обкомовском периоде нам известно очень мало, и по некоторым свидетельствам есть ощущение, что он для Ельцина был непрост: бывший главный инженер, начальник СУ-13 и ДСК не привык находиться на положении подчиненного, а здесь начальников очень много, здесь он, волей или неволей, оказался в довольно густой тени основательных, кряжистых, столбовых цековских бояр, настоящих партийных бонз, первых секретарей обкома — сначала Константина Николаева, потом Якова Рябова.

Первые восемь лет в Свердловском обкоме Ельцин даже не зам, даже не второй и не третий человек, он — всего лишь руководитель отдела, скромный партийный управленец, наблюдающий, как крутятся шестеренки могучего партийного механизма, одна из которых — он сам.

Странная роль для него.

За эти годы ему не раз делали предложения переехать из Свердловска. В Москву, в аппарат Госстроя. В Костромской обком партии, вторым секретарем. Переезжать он не хотел, но каждый раз приходил к Рябову — советоваться. Рябов отвечал: не торопись.

Сидеть на подчиненной должности ему было трудно. Ждал ли он возвышения самого Рябова? Или просто не видел подходящих вариантов?

Ответ кроется, на самом деле, в чем-то другом. Ельцин в обкоме попал в совершенно новую для себя систему. С иным уровнем ответственности. С иным уровнем задач. В один из элементов огромной, сложной системы управления целой страной. На ее изучение и освоение действительно ушли долгие годы.