Экзистенциализм. Период становления - [74]

Но теперь перейдем от эстетика, который живет наслаждением, может прийти к отчаянию, который порхает по жизни, как птичка, – ко второй стадии. Вторая стадия – это этика.

Этик – это стоик. Не случайно, если образы эстетика – это Дон Жуан, Фауст, Агасфер и Нерон, то образы этика – это Сократ и Кант. Этик – это человек, который сделал выбор, вышел из спячки, собрал себя, выбрал себя, следует осознанно взятому долгу. Он не фрагментирован, он целостен. Он взвалил на себя ответственность за мир. Этик – это гражданин, семьянин, человек морали (как ясно уже и из самого его названия), человек, который взялся противостоять миру. Его выбор не внешний, а внутренний. Он руководствуется не внешним наслаждением, а внутренним долгом.

Но у этика есть свое отчаяние. С чем оно связано? Этик – это человек разума, морали. Это человек, которому противостоит Судьба. И, противостоя Судьбе, он понимает свою недостаточность, свое крушение. Он пытается взять на себя ответственность за мир, но всегда пасует, потому что мы смертны. В мире правит необходимость. Этик обнаруживает себя в мире причин и следствий, в мире, в котором единственная истина – это смерть, единственная высшая инстанция – это Судьба. И поэтому у этика свое безысходное отчаяние. Отчаяние человеческого мужества и бессилия перед Судьбой, перед смертью, перед необходимостью, перед разумом, перед моралью.

Но именно поэтому и этик для Кьеркегора – это не то, за что он выступает, к чему призывает личность.

Возможна и третья стратегия. Хотя возможна для совсем немногих.

Это – религиозная стадия. Как мы уже с вами поняли, Кьеркегор – это христианин, который всю жизнь размышлял, что значит быть христианином. (Вспомним фразу Паскаля: «Грешники считают себя праведниками, а праведники считают себя грешниками».) И все время приходил к тому, что единственный христианин – это тот, что понимает, что он – не христианин. А все в XIX веке, кто считал себя христианами, не христиане.

И вот мы подходим к важнейшему трактату датского философа «Страх и трепет». Кратко скажу вам о нем. Мы встречаем здесь и в некоторых других книгах Кьеркегора очень важный для него образ – образ Рыцаря.

Кьеркегор выводит перед читателем два типа рыцарства. Рыцарь для него – образ человека, который прошел через некую инициацию, некое посвящение. Один рыцарь, о котором говорит Кьеркегор, это «Рыцарь покорности». Он называет так, например, Гегеля. Вот его credo. Все действительное – разумно. Надо принять необходимость, покориться безликой всемогущей Судьбе. Что случилось, того уж не изменишь, надо это принять, понять и оправдать. Есть Закон – ничего не поделаешь. Мир прекрасен, прогресс царит. Это вот все – «Рыцарь покорности». Конечно, тут возможна разная модальность: в одном случае, если вы молоды, у вас все хорошо, ничего не болит, ничто не мучает и никто не умер – радость. Если же вы, напротив, стары, дряхлы и у вас все поумирали, то вы говорите: «Ну, ничего не поделаешь, се ля ви, такова судьба!». Но в любом случае – смирение, в любом случае – мир не изменить. Нет ничего выше Морали, Разума, Необходимости, Судьбы. Личность должна почтительно смириться перед ними! Всеобщее царит над единичным, нормативная этика царит над индивидом, разум царит над чувствами.

Но «рыцарю покорности», Гегелю, Кьеркегор противопоставляет двух, как он говорит, «рыцарей веры». Кто же они, эти «рыцари веры»? Это Иов, любимейший персонаж всех экзистенциалистов; потом о нем будет много писать и Шестов. И это, конечно, прежде всего, Авраам. Очень коротко о них.

Вообще, «Книга Иова» – это одна из самых поразительных книг Ветхого Завета. Я не устаю ее перечитывать. Может быть, только «Книга Экклезиаста» еще более экзистенциально насыщенна, трагична и глубока. Иов был праведником, над которым Дьявол стал издеваться. Дьявол заключил с Богом пари, сказал, что сломает этого Иова, и Бог ему сказал: делай, что хочешь, только не лишай его жизни. И Дьявол стал всячески издеваться над Иовом, посылать ему всякие несчастья. У него вдруг умерли близкие и родные, он потерял свои богатства, заболел. Друзья Иову говорили: значит, ты в чем-то виноват пред Богом, покайся! А Иов не знал за собой вины. И он не принял судьбу, он не принял необходимость. В данном случае, как мы (но не Иов) знаем, это была дьявольская Судьба, дьявольская Необходимость. Он потребовал к ответу самого Бога! И, что самое интересное, Бог ему ответил.

Иов – это метафизический бунтарь. Такой Иван Карамазов иудаизма и христианства. Иов – это тот, кто отказывается принимать очевидность. Бунтарь против необходимости, против Судьбы, против разумности и оправданности внешнего мира, противопоставляющий им свое несогласие, протест и надежду. Иов отказывается принять мир зла и взывает к Богу, как к высшему Судье, который может изменить этот мир. Я уже сказал, что для Кьеркегора свобода и вера – это «тяжба о возможном». И Бог появляется именно в этой перспективе: в перспективе отчаяния, перспективе предельного напряжения, когда человек отказывается соглашаться с очевидностью, принимать Судьбу как высшую и последнюю инстанцию. Бог и вера как «тяжба о возможности». И тут уже отчаяние выступает как грех. Если раньше оно было позитивно, позволяло человеку осознать свою несовершенность, сделать скачок, то теперь уже отчаяние понимается как главный грех, как отказ сопротивляться бессмыслице мира. И Кьеркегор говорит: