Экзистенциализм. Период становления - [33]

И с этим связано другое, очень важное отличие. Философия Нового времени – объективистская, она стремится сразу выкинуть личность за борт. Помните знаменитые слова Спинозы: «Не смеяться, не плакать, не отворачиваться, но понимать»? Девиз философии Нового времени. Долой все личное, все индивидуальное! Важно объективное. Важно бытие, а не моя жалкая личность. Паскаль – это философствование от первого лица. Это человек, который страдает, мучается, любит, сомневается, описывает свой жизненный опыт, описывает парадоксы человеческой души. То есть именно субъективность-то и важна! В этом Паскаль опять оригинален. И у него другой, противоположный спинозовскому принцип – «искать, стеная». Через страдания, через боль, через муку и отчаяние можно до чего-то дойти! Не через объективное, а через субъективное. Не через отрешение от себя, а через максимальное самораскрытие и самопознание. «Искать, стеная!» И тут Паскаль – абсолютный еретик, маргинал и аутсайдер. В эпоху систем он несистемен. В эпоху объективизма он субъективен.

И, конечно, сами его рассуждения. Афористичные, парадоксальные, отрывочные, страстные, ставящие вечные и личные вопросы, полные запоминающихся образов. Они взрывают сознание, побуждают к мысли, буквально бьют по голове, пробуждают душу, а не усыпляют в какой-то все объясняющей системе. Он во всем был «несвоевременным». Тогда Декарт и Спиноза определяли дух времени. Но сейчас, когда Новое время бесповоротно и ужасающе трагично закончилось, он для нас намного важнее и значимее, со своими жизненными страданиями, исканиями. При всем уважении к Декарту и Спинозе.

Но в нашем контексте, в рамках нашего курса, Паскаль интересен не как борец с иезуитами, не как методолог науки, не как физик и математик, а как предтеча экзистенциализма. Перейдем теперь к содержанию его «Мыслей».

Паскаль – христианский философ, многие его мысли и идеи – общехристианские. Это несомненно. Но назвать его так будет правильно, но неточно. Надо сделать крайне важное уточнение: христианский философ после Коперника.

Хочу позволить себе очень важное лирическое отступление, без которого все остальное будет непонятно. После Коперника, в XV–XVII веках, в европейскую культуру входит тема, которую многие считают главной в культуре Нового времени. Это тема бесконечности, переживания бесконечности, чувства бесконечности. Всем известна книга «Закат Европы» Шпенглера. Он считает, что главная черта «фаустовской души» – это томление по бесконечности, дематериализация мира, стремление куда-то вдаль. (Об этом мы еще поговорим на следующей лекции, когда речь пойдет о культуре романтизма.) Понятно, что мир античного и средневекового человека – это мир принципиально конечный: и космологически, и математически, и физически, и метафизически. Бесконечное – то есть бесформенное, так там считали. Бесконечное – несуществующее. Бесконечность – синоним небытия. Чем вещь более конечна, чем более оформлена, тем более она «есть», тем более реальна и причастна к эйдосу. А бесконечность актуальной, действительной быть не может. Но сейчас интересны не научные или философские детали, а экзистенциальное ощущение, характерное для аристотелевской картины мира, просуществовавшей две тысячи лет: мы с вами в центре мира, под присмотром Всевышнего. Земля в центре, Солнце вращается вокруг нее. Наш мир – мир конечный, уютный и обозримый. Для античного и средневекового человека это так.

А в XV–XVII веках в культуру вторгается тема бесконечности. И она воспринимается очень болезненно. Коперник говорит: мы не в центре, а где-то на окраине, на забытой Богом песчинке. Да и вообще у мира нет границ, говорят его последователи. Посмотрим, как это катастрофическое переживание было отрефлексировано на вершине культуры – в философии. Поскольку философия, как говорил Гегель, душа культуры, то мы через философию поймем что-то важное о том, что происходит в новом мире с европейцами.

И вот три великих философа всерьез берутся за то, чтобы отрефлексировать тему бесконечности, всерьез задумываются о ней.

Первым из них по времени был уже упоминавшийся Николай Кузанский, самый великий и гениальный из философов Ренессанса. Он подходит к теме бесконечности с позиций сравнения Бога и мира, конечного и бесконечного, абсолютного и просто «максимума». Как конечному человеку понять бесконечного Бога? Он строит на этом всю свою виртуозную мистику и философию. Не буду уходить в эти утонченные и пленительные дебри умозрения.

Куда интереснее и важнее сейчас для нас два других человека. Один из них, как вы догадываетесь, как раз Блез Паскаль. А второй из них тоже вам хорошо известен – это Джордано Бруно.

Поговорим об этой паре. Бруно и Паскаль выразили два полюса самосознания европейского человека в отношении к теме бесконечности.

Как-то моему приятелю я по его просьбе читал небольшой курс по истории философии лекций на сто пятьдесят. А он очень толковый, умный, и мы с ним эти лекции всегда превращали в интересные многочасовые беседы. И он мне подкинул очень интересный образ, который я теперь вспоминаю часто, когда говорю о Паскале. Вы все знаете, в психологии есть две таких патологии – клаустрофобия и агорафобия: боязнь закрытых и открытых пространств. Очень уместно сейчас вспомнить этот психологический образ. Одним людям ужасно, когда закрыты все двери и окна, им нужны открытые пространства, все нараспашку! А другим, наоборот, хочется закрыться, застегнуться, все закрыть. Можно сказать, что Бруно и Паскаль – это примеры «агорафоба» и «клаустрофоба» в философии. То самое, что повергало Бруно в восторг, то же самое повергало Паскаля в ужас. Переживание бесконечности.