Экзамены - [16]

Капитан Дорофеев, даже если был очень голодным, ел не торопясь, зачерпывал ложкой наполовину и снимал капли с донца о край тарелки. У него была привычка разламывать куски хлеба пополам. Съев одну половину, он нередко забывал о другой, брался за новый кусок, опять разламывал. Так к концу обеда у него порой скапливалось несколько половинок. Дорофеев виновато смотрел на них и, если не спешил, доедал остатки хлеба вместе с чаем. Ведерников, городской, не сибирский человек, тоже ел аккуратно и обстоятельно, но, доедая с тарелки, наклонял ее не к себе, как все остальные, а от себя. Ведерников часто оставлял в тарелке добрую половину борща, даже макароны с тушенкой мог не доесть. Карнаухов тоже ел помалу, всегда как-то вяло. И если во всех других случаях жизни Пескаря трудно было застать в глубокой задумчивости, то во время еды он, как правило, о чем-то напряженно размышлял, глядя скосившимися глазами в одну точку. Вот Леха Бурнин ел всегда с аппетитом, даже с удовольствием, он любил, чтобы тарелка была налита до краев; вычерпывая ее равномерно-методичными движениями, он нагибался над столом так, что тяжелый подбородок зависал над тарелкой. Бурнин метал в толстогубый рот полными ложками и, округлив щеки, пережевывал с веселым, довольным видом.

Когда Уздечкин видел вокруг крохотного стола в кубрике дружно жующую команду и слышал одобрительные высказывания насчет борща или каши, у него теплело в груди и невольно разъезжались в улыбке губы.

Еще Уздечкин уважал свою должность за то, что на равных с капитаном обсуждал финансово-хозяйственные вопросы. Если сложные вычисления расхода и пополнения горюче-смазочных материалов Дорофеев производил вместе с механиком, то вопрос о том, где закупать хлеб или картошку, капитан решал только с коком.

Именно по такому поводу и обратился Уздечкин к капитану. Без мяса еще можно было перебиться, но без хлеба не обойтись, а запас, сделанный во Временном, был на исходе.

— В Бредихине остановимся? — спросил кок.

— Хлеб кончается? — сразу догадался капитан.

— Ну…

— О чем разговор! Конечно, станем. С Пескарем пойдешь?

— Можно и с ним…

Разогнавшись в распадках, выпутавшись из таежной глухомани, голубая, с родниковой водой речка Бредиха расплеталась перед леспромхозом на несколько рукавов и наконец вливалась в родную стихию Реки. Устье Бредихи делило село на две части: у Реки были контора леспромхоза, баня, склады, горы золотистых кряжей, приготовленных для разделки на плоты. Само же село Бредихино, старинное, большое, многолюдное, стояло на взгорье по другую сторону поймы, и добираться туда надо было по дощатым мосткам над рукавами Бредихи. Обильный, нежный запах воды мешался с пряным духом нагретой солнцем травы; прыгая с порожка на порожек, шумели потоки Бредихи; нестрашно поскрипывали под ногами лиственничные плахи мостков. Все это было так непохоже на монотонное громыхание дизеля, на удушливый запах выхлопных газов и на прокуренную тесноту теплохода! Уздечкину и Ведерникову, который почему-то надумал вместо Карнаухова отправиться за хлебом, и увязавшейся с ними Маргарите хотелось остановиться и посмотреть вокруг, подышать этим живительным ароматом, послушать ненавязчивый, ласковый гул воды. Но все трое молча и быстро шли к селу, и каждый боялся, что покажется остальным смешным и странным, если предложит остановиться.

Пока шли по мосткам к селу Бредихину, каждый из троих думал об одном и том же: какие же счастливчики бредихинские жители, если каждодневно могут любоваться, дышать и радоваться такой красотой.

В Бредихине выпекали огромные буханки пшеничного хлеба. Запах хлеба чувствовался уже в начале села, в полуверсте от магазина, и, пока трое пришельцев с Реки шагали по дощатому тротуару главной улицы, запах все усиливался, волновал все сильнее. А по доскам шли навстречу леспромхозовские мужчины в добротных сапогах, женщины, одетые по городскому, но с деревенским любопытством в глазах, тоненькие сибирские девчоночки, которых так смешили замкнутое, задумчивое лицо Ведерникова, дымчатые очки и смелая, с покачиванием бедрами походка шедшей рядом с ним Маргариты, а более всего рыжеволосый печального вида Уздечкин, шагавший последним.

С первого дня знакомства Маргарита сбивала Уздечкина с толку. Вначале ему было радостно оттого, что она хотя и старается казаться бедовой дивчиной, но тем не менее человек простой, веселый и наивный. В общем, это было как раз то, что и искал Уздечкин. Потом все его планы рухнули, потому что могучий красавец Бурнин обратил внимание на Маргариту. И завязалась между ними любовь. Уздечкин и глазом не моргнул, когда Леха, обнимая экспедитора за плечи, объявил, что останется вместо кока дежурить ночью на теплоходе, тогда еще стоявшем в Среднереченске. Уздечкин согласился, поехал спать в общежитие, но всю ночь не сомкнул глаз.

Он понимал, что должен подняться над случаем, отнестись к любви Маргариты и Бурнина как к делу житейскому. «Но почему, — терзался Уздечкин, — так весело и пошло покатилась их любовь? Ведь это же не пятки друг другу щекотать! Любовь — чувство высокое, потому что жизнетворящее. Многие силы стремятся сокрушить человечество, а любовь — это защита. И потому духовное начало в любви должно быть прежде всего!»