Экватор рядом - [82]

Галерея «Савойи» выходит на лодочную пристань Торговой гавани. Па набережной, свесив ноги, сидят в ожидании прихода дневного поезда мальчишки по 13–15 лет. Когда нм надоедает нырять в море или жонглировать камешками, они собираются у железнодорожного стрелочного перевода, снимают со стрелки противовес и устраивают соревнования но поднятию тяжестей, мало заботясь при этом о безопасности движения портового тепловозика.

Всякий раз в Массауа нас встречает долговязый паренек в широченных шортах, длинной латаной рубахе и красной феске. Это Джалиль. Он таскается за нами по облитому солнцем асфальту с тачкой, набитой кораллами. ракушками, черепашьими панцирями, громадными акульими челюстями и полутораметровыми носами рыбы- пилы. Мы уже закупили у него огромное количество морской продукции, но Джалиль не устает преследовать нас — парень, видимо, задался целью вывезти в глубь страны с нашей помощью все дары Красного моря. И каждый раз при виде его просящей физиономии мы снова раскошеливаемся.

…На рассвете, когда синьору Ригано еще снится родная Мессина, а господину Спиро — хартумские крокодилы. целые флотилии стареньких, приобретенных на паях пли арендуемых лодок плывут к островному городу, к солеварням, складам и мастерским Герара и Абд- эль-Кадра. Лодка для коренных жителей — что верблюд для бедуина. Чуть позже на велосипедах и нервом автобусе спешит на работу по уже прогревшимся дамбам мелкий канцелярский люд. Вечером — то же самое, но уже в обратном направлении.

Вечер опускается на Массауа сразу, без закатов. Сначала на маслянисто-черное море ложатся отсветы входных сигналов в порту, затем зажигаются судовые огни; чуть позже, поморгав, вспыхивает редкая неоновая реклама, дружно загораются «красные фонари», и наконец появляется неяркий свет в окнах. Лишь над материковой частью города не вспыхивает ни один огонек — там стонет и вздыхает в беспокойном сне сваленный усталостью трудовой Массауа.

Дневной зной очень медленно и неохотно отпускает город из своих жарких и влажных объятий. На набережной и в узких проулочках слышится многоязычная речь, в городе живут арабы, амхара, тигре, бывшие паломники-мусульмане самых различных национальностей, итальянцы. Даже редкие таблички с названиями улиц — на трех языках: амхарском, итальянском и арабском. В языковый интернационал вплетается речь отпущенных с кораблей на берег моряков из разных стран. Кафе переезжают под открытое небо, на тротуары. Из «Зеленого бара» до двух-трех часов ночи расползаются визгливые магнитофонные завывания королей твиста.

В уличных кафе от столика к столику перебегают, пригнувшись, чистильщики обуви. Клиентов мало хотя бы уже потому, что каждые девять из десяти жителей города обуты в легкие пляжные сандалии, а иностранные моряки появляются на суше в начищенных до зеркального блеска штиблетах. Над столиками, над бутылочками с кока-кола, фруктовой водой и гьяччо, над лениво переговаривающимися завсегдатаями кафе в черном небе повисают огромные, яркие звезды. Их мерцание — словно гримасы живых существ, с изумлением и жалостью разглядывающих через миллиарды световых лет однообразную и трудную жизнь людей города-пекла.

…Вечер уносит из города два-три градуса жары, но не может принести людям ни отдыха, ни настоящей радости. Тяжки солнечные часы в Массауа, но не легче и эти подкрашенные, голосистые, бестолковые вечера. Как хорошо. что сегодня я смогу побывать у своих: через полчаса второе свидание с одесситами.

— Бона сэра, город на Красном море. Добрый вечер, Массауа!

КУСОЧЕК РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Сегодня относительно прохладный день: термометр в «Савойе» показывает 37° в тени. И все же шорты и тенниска противно липнут к телу. Местные жители повязывают шеи, а иногда и животы полотенцами в них задерживаются нескончаемые струйки пота. Когда полотенце разбухает от соленой влаги, его выжимают и вешают снова.

Высокий борт «Степного» огражден жаром раскаленного железа. Ребята-одесситы с любопытством разглядывают мою размокшую от дьявольской жары фигуру, перевязанную ремнями фото- и кинокамер. Один из них вслух догадывается:

— Сколько хожу по Красному, а корреспондента бачу в первый раз.

— Вот именно, глупый мальчик, — отвечает ему кто-то. — Вам придется сматывать удочки. Разве ж можно визитировать до корреспондента с такой физиономией как у вас? За вас же будет краснеть все Черноморское пароходство.

Даже если бы под названием теплохода не было помечено название порта приписки, разве трудно его угадать, услышав этот бархатистый диалог!

— Привет, товарищи! — кричу с надрывом. — С приездом!

— Як по-русски шпаре, — удовлетворенно замечает белоголовый, загорелый дочерна парень.

По трапу сходит лоцман-югослав и представитель портовой полиции. Теперь трап занят мной и Джорджем Спиро. На последней железной ступеньке нас встречает капитан. Человеку без подданства улыбается как старому знакомому (так оно и есть), на меня смотрит с любопытством и не очень ласково. Я его отлично понимаю: заход транзитный, на несколько часов, надо разгрузиться, погрузиться, запастись водой, взять кое-что для кока, оформить коносаменты, накладные, раскладные и т. д., а тут вваливается долговязый иностранец, увешанный аппаратами, с восторженной физиономией — явно газетчик.