Экспонента - [39]
«Суперзвездность» становится обычным явлением во всем мире: в Китае, США, Европе — повсюду. В 2018 году консалтинговая компания McKinsey отмечала, что суперзвезды «появляются во всех регионах и секторах»[165]. В 2015 году на пятьдесят крупнейших организаций мира приходилось почти 50% продаж компаний, входивших в топ-500. В 1975 году эта доля составляла лишь около 42%[166]. Около 10% публичных мировых корпораций получают четыре пятых всей прибыли всех компаний[167]. Чем больше явлений диджитализации в отрасли — другими словами, чем увереннее она следует логике закона Мура, — тем больше в ней возникает суперзвезд. В 2015 году 25% лучших IT-компаний были в четыре раза производительнее, чем 25% таких же компаний, находящихся на низших строках списка. А в обувной и цементной промышленности этот разрыв составлял всего 1,5 раза[168].
Компании-суперзвезды нарушили корпоративную культуру традиционных рынков. Крупные предприятия прошлого — вроде Toyota, Walmart, Santander — боролись за каждый пункт рыночной доли. Их менеджеры радовались небольшим достижениям. Завоевание половины процента рынка могло означать огромную зарплату для руководителей, добившихся такого результата. Теперь это не так. В экспоненциальной экономике победитель получает все. Хотя компании, работавшие лучше других, существовали всегда, разница между лучшими и худшими сейчас внушительнее, чем когда-либо.
В этой главе мы рассмотрим, почему крупнейшие современные компании стремятся стать суперзвездами. Все из-за технологий — из-за того, что экспоненциальные ведут себя иначе, чем технологии индустриальной эпохи. Быстро снижающаяся стоимость экспоненциальных технологий — лишь часть причины. Другая часть, как мы скоро узнаем, — положительная обратная связь, которая превращает лидеров рынка в своего рода вечный двигатель. Как следствие, компании экспоненциальной эпохи достигают доминирования почти исключительно из-за того, что просто работают на конкретном рынке. Им не нужно прибегать к тактике ведущих корпораций прошлых лет — монополизации рынка и повышению цен. Огромные масштабы возникают естественным образом.
И хотя статус суперзвезды может быть выгоден акционерам этих компаний, совсем необязательно, что он полезен для экономики или общества. Мы давно знаем, что при всей своей производительной силе капитализм может пробудить в людях некоторые худшие черты. Именно поэтому у нас есть корпоративное право, которое регулирует порядок работы компаний и определяет обязанности управляющих ими директоров. Именно поэтому многие продукты, такие как кредиты и кредитные карты, предлагаемые банками, или лекарства, которые выпускает фарма, тщательно регулируются. Именно поэтому существует исчерпывающий набор правил, определяющий, как компании должны отчитываться о своей деятельности и в конечном счете платить налоги.
В эпоху компаний-суперзвезд эта система разрушается. Существует экспоненциальный разрыв — несоответствие между тем, как действуют компании-суперзвезды, и нормами, договоренностями и правилами, которые контролируют их работу. Рост этих компаний поднимает целый ряд вопросов, из-за которых существующие нормы и правила кажутся устаревшими, — от надлежащего реагирования на неконкурентоспособные рынки до того, как облагать налогом беспрецедентно крупные и глобальные корпорации. Экспоненциальный разрыв захватывает наши компании, а вслед за ними и всю нашу экономику.
Почему возникает этот разрыв между компаниями-суперзвездами и остальными? В новом экономическом ландшафте любое, даже малое преимущество можно превратить в большое, а затем, возможно, и в долгосрочное. С другой стороны, любой небольшой промах способен привести к тому, что организация отстанет от жизни. Но почему?
Можно выделить три причины появления компаний-суперзвезд, каждая из причин стимулирует и усиливает две другие. Первая заключается в одной из движущих сил экспоненциальности, с которой мы познакомились в главе 2, — возникновении новых сетей. Как мы уже видели, все экспоненциальные технологии — результат действия целого ряда новых сил, появившихся в мировой экономике примерно после 1970 года. Однако преимущества этих сил — в данном случае новых глобальных сетей информации и торговли — распределялись неравномерно. Они способствовали росту компаний-суперзвезд из-за феномена, известного как «сетевой эффект».
Я помню, как в 1986 году — дело было во время моих летних каникул — родители, у которых тогда была небольшая бухгалтерская фирма в лондонском Ист-Энде, приобрели свой первый факсимильный аппарат. Как и большинство офисных технологий того времени, он был бежевого цвета, шумный и дорогой. Несколько месяцев им мало кто пользовался, но к 1987 году он уже грохотал вовсю, с каждым днем поглощая все больше термочувствительной бумаги. Все больше родительских клиентов приобретали такие устройства, и все чаще они отправляли информацию о своих счетах по факсу, а не по почте. Каждый дополнительный клиент был еще одним, кому родители могли отправлять документы в электронном виде. И каждый месяц еще один-другой клиент покупал факсимильный аппарат: они отправляли факсы не только моим родителям, но и поставщикам и собственным клиентам, которые сами покупали эти устройства. С каждым новым получателем наш факс становился все полезнее. Когда факсимильный аппарат есть только у кого-то одного, он фактически бесполезен, но, когда он есть у тысяч, без него уже невозможно обойтись.
