Эксперимент «Идеальный человек». Повести - [10]

Послышались шаги. Потом в щель под дверью просунулся листок бумаги. Ирочка торопливо схватила его. На листке было напечатано на машинке - даже это, дьявол, предусмотрел - следующее:

ДЕКЛАРАЦИЯ

Я, нижеподписавшийся, торжественно клянусь:

1. Зная, что опыт ведется на английском языке, я никогда, ни при каких обстоятельствах, вплоть до особого на то разрешения, не буду разговаривать в присутствии ребенка по-русски, а также на любом другом иностранном языке или языке народов СССР. 2. Ввиду того что имя Шурик трудно для английского произношения, я даю слово впредь именовать новорожденного до исполнения ему семи лет Смитом.

3. Сознавая, что в первое время мне будет особенно трудно соблюдать п. 1 настоящей декларации, я обязуюсь находиться в присутствии Смита лишь в звуконепроницаемой повязке, наложенной на рот.

4. Ни устно, ни письменно, ни по телефону, ни каким-либо другим способом не стану разглашать лицам, не подписавшим настоящую декларацию, цели, методы и сущность эксперимента.

5. В случае, если я нарушу хоть один пункт настоящей декларации, я никогда больше не увижу и не услышу Смита.

Подписи:

- М-да… - первым опомнился Онуфрий Степанович. - Серьезная бумага…

- Я не согласна насчет этого… как его… Смита… - Варвара Игнатьевна брезгливо сморщилась. - Гадость какая-то… Уж лучше пусть будет Шарль. Почти Шарик.

В это время Шурик-Смит залился не своим голосом.

- Где ручка? - закричала Ирочка. - Я согласна подписать хоть что! Это же сумасшедший! Разве вы не видите, что это сумасшедший? Пусть только откроет дверь! Мы его покажем психиатру!

- Меньше болтайте, - подал голос в замочную скважину ученый. - Ребенок хочет есть. Он почему-то невзлюбил сухое молоко. Еще немного, и придется применить искусственное питание. Через шланг. Я запасся шлангом. Питание под давлением - вполне безопасный научный метод.

Притихшие, все в молчании по очереди подписали декларацию и подсунули ее назад в щель под дверь.

Щелкнул замок, и на пороге возник экспериментатор. Волосы его были всклокочены, рукава закатаны, стекла очков запотели, и глаза беспокойно прыгали за ними, как озябшие воробьи за зимним окном. Через руку молодого ученого свисали какие-то плотные марлево-резиновые штуки, похожие на удавки.

- Подходи по очереди, - сказал Геннадий Онуфриевич усталым голосом. - Только без фокусов.

- Маленький ты мой, родненький! - закричала Ирочка, забыв про Декларацию, и рванулась к своему Шурику. Но Геннадий Онуфриевич оставался бдительным. Он быстро и ловко накинул на жену повязку-удавку, и крик бедной матери трансформировался в невнятный хрип.

Так же сноровисто, не исключено, что ученый до этого тренировался на своих коллегах, молодой Красин укрепил глушители, как потом их прозвали, на рты родителей и только тогда освободил дорогу.

Процессия, похожая в масках на врачей во время операции, вступила в спальню.

Ирочка, едва увидела свое многострадальное чадо, так и бросилась к нему, испуская невнятные звуки через глушитель. Деды обступили кроватку, пытаясь завязать с Шуриком-Смитом дружеские отношения. Но сделать это было чрезвычайно трудно, так как до младенца через повязки-удавки не доходили ни их голоса, ни улыбки. Пришлось удовлетвориться лишь одной «козой». Естественно, что Шурик-Смит, видя возле себя лишь одно человеческое лицо, тянулся к отцу.

- Бу-бу-бу, - говорил он пока еще на непонятно каком языке.

Во время кормления грудью юного Красина произошел небольшой инцидент. Ирочка вдруг сорвала с себя глушитель и закричала:

- Не могу больше! Вяжите этого изверга! В милицию его!

Но экспериментатор предусмотрел и это.

- Телефон отключен, - сказал он спокойно. - Я вооружен. - Геннадий Онуфриевич вытащил из кармана увесистый апельсин… - А поскольку ты нарушила первый пункт Декларации…

- Нет, нет! - испуганно перебила Ирочка мучителя. - Только не это… Прости меня. Это нервный срыв. Имею я, как мать, право на нервные срывы?

- Не имеешь, - жестко сказал экспериментатор. - Но ладно… - смягчился он. - Я тоже человек. На первый раз прощаю… Или, может, еще кто хочет вязать меня? - Молодой ученый доброжелательно посмотрел на родителей.

Запуганные Онуфрий Степанович и Варвара Игнатьевна затрясли белыми повязками, как козы бородами.

- И хватит болтать, - предупредил ученый. - А то я не ручаюсь за чистоту опыта. И так процент разговора по-русски превысил норму погрешности на десять разговоробаллов.

- А разве есть такой процент? - не удержалась мать. - Неужели ты даже это предусмотрел?

- А как же, - самодовольно сказал Геннадий Онуфриевич. - Я же понимаю, что имею дело с живыми людьми. Да и вообще в любом, самом химически чистом веществе есть примеси.

- Значит, мы - примеси? - спросила Ирочка.

- Да. Примеси. - Экспериментатор набросил на рот жены удавку-глушитель и туго завязал ее. - Все! По кроватям! Ира, ты будешь спать с девчатами. Я остаюсь здесь. Если кто понадобится - вызову. Только не забывайте - вход строго в повязках. Держите их всегда при себе.

Геннадий Онуфриевич допустил только одну ошибку. Он не догадался дать на подпись Декларацию своим дочерям. Или он недооценил детский изворотливый ум, или скорее всего просто не подумал об этом - не может же человек предусмотреть все.